Рецензии

От гнетущего трагического прошлого тяжело сбежать, практически невозможно. Оно — как клейкая паутина, вереницей следует за человеком, и не отпускает, даже когда тот пытается убедить самого себя, что у него теперь другая жизнь в другой стране и под другим именем. Бывший эсэсовский палач, истовый праведник идей национал-социализма, а ныне ночной портье в обычном, далеко не фешенебельном отеле, хотел бы многое стереть из памяти. Он доволен, или делает вид, что доволен своей «крысиной» службой и без должного участия реагирует на попытки бывших соратников по Черной гвардии Гитлера обелить свою биографию. В холодных концлагерных застенках, где встретили жуткий конец тысячи евреев, остался и он сам — Максимилиан Тео Альдорфер. Война уже двенадцать лет как окончена, и в тихой спокойной Вене жизнь течет неторопливо. Бывший штурмбаннфюрер СС считает себя человеком без порочащих связей, но все изменилось с появлением в отеле группы новых постояльцев, среди которых он увидел уже почти забытое лицо.

Медленно движущаяся камера выхватывает тощую, дистрофичную женскую фигуру. Еще каких-то несколько минут назад юная улыбчивая девушка с неподдельным ликованием каталась на карусели, а теперь она среди бесчисленной толпы обнаженных людей ждет своей печальной участи в месте, откуда обычно нет выхода ни живым, ни мертвым. Тонкие черты лица прекрасной несмотря на пережитые голод и страдания Лючии — отражение непонятного, обреченного чувства, которое просто не могло выродиться в месте более жутком, чем передовая линия фронта. Мучитель несчастной еврейки, существо, у которого по эсэсовским стандартам просто не могло быть сердца — увидел в хрупкой фигуре своего собственного ангела. В тылу страшной войны ревнители фашизма обладали абсолютной властью над теми, кто не сумел своевременно покинуть осажденные земли. Палач по имени Макс подобно соратникам мнил себя Богом, властителем территории, окруженной колючей проволокой. Лючия лежит перед ним на лагерной кровати. Скованная цепями, она беззащитна и открыта любым пыткам. Поведение заключенной будоражит Макса — вероятно впервые в своей проклятой жизни он захотел не только обладать и истязать, но и ценить кого-то, хранить и оберегать.

В своей картине Лилиана Кавани отвергает всякий оптимизм, любую надежду. Мечтам о безмятежном будущем нет места в «Ночном портье». Цветовая гамма этого фильма играет мрачными тонами, что особенно заметно в облике Дирка Богарда. Его темный костюм служителя отеля настолько гармонирует с глухой чернотой эсэсовского плаща, что режиссер неустанно напоминает зрителю — никто не забыт, ничто не забыто. Сцены рокового прошлого Макса и Лючии подобны сумрачным воспоминаниям, вспыхивающим в мозгу страдающего психозом человека. Свет, пробивающийся в окна концлагеря, будто не имеет никакого отношения к солнцу, он отражен белым кафелем санузла, где Макс забавы ради обстреливает пространство вокруг своей жертвы. Кавани неустанно глушит яркие цвета в фильме, предоставляя возможность зрителю увидеть настоящую палитру в глазах странных любовников. Поведение Макса, нервные манипуляции руками — выдают его переживания с головой, но в карих глазах читается решимость вновь подчинить своей воле потерянную узницу чувств. Свободная от ужасов войны Лючия — аристократка, жена талантливого дирижера, но стоит лишь внимательнее вглядеться в зеленые глаза Шарлотты Рэмплинг, как становится заметен хищный блеск. Воссоединившиеся спустя годы любовники уже не просто палач и его жертва, а равноправные люди, сознательно делающие свой выбор.

«Ночной портье» — фильм, в котором зрителю не придется долго вслушиваться в диалоги и эмоциональные тирады героев. За два часа экранного времени Макс лишь пару раз позволяет себе выплеск эмоций. Гордая, своенравная Лючия могла бы быть верной спутницей хорошего человека, но увидев лицо из прошлого, она будто разочаровывается в способности быть понятой при помощи слов. Видна степень нахлынувших ее чувств после роковой встречи. Безмятежный муж погружен в свои музыкальные думы, а еще час назад спокойная и собранная женщина обращается в комок нервов. О чем думает в этот момент Лючия? К чему ей связь с бывшим (бывшим ли?) преступником, когда впереди маячит спокойное, обеспеченное будущее? Ответ в кадрах из прошлого, которые любезно демонстрирует Лилиана Кавани. Мучитель протягивает ко рту узницы пальцы, а она сосет их, вместо того, чтобы причинить ему боль, хоть на йоту сопоставимую с той, что причинял он ей. Эта короткая, но показательная сцена, а есть и другая, ставшая легендарной. Полуголая заключенная в немецкой фуражке, брюках с подтяжками и нелепыми кожаными перчатками танцует в комендатуре и распевает шлягеры страны, откуда явилась фашистская угроза. Это жутковатое зрелище не в честь палачей, а ради того единственного, что благодарит ее за выступление не банально — преподносит голову ее обидчика… Лючия за доли секунды вспоминает обо всем этом и приходит к ужасающе простому выводу — ее судьба не с порядочным мужем-дирижером, а с извращенцем-любовником. Она уцелела в концлагере, но душа ее осталась там, на той самой койке. Венский отель и ночной портье не вернули Лючию в прошлое, они превратили его в настоящее, которому ей не было уже ни сил, ни желания противиться. Призраки обрели форму.

Любовь — это не всегда романтичные прогулки, нежные объятия и клятвы в верности. Любовь способна принять гротескные, пугающие, подчас уродливые очертания. Люди чувствуют себя обреченными, страдающими, но счастливыми. К кому-то счастье приходит с надетым на безымянный палец кольцом, а к кому-то — с добровольным отчуждением от враждебного мира в крохотной затхлой квартирке. Лилиана Кавани не стала жалеть своих героев и обещать им рай в шалаше. Их ожидает нечто другое. Они не ласкают слух друг друга приторными речами. Они в очередной раз в тишине сольются в экстазе сквозь боль и тягучее страдание. Война ли сделала их такими? Бог весть. Они не хотели больше быть призраками для самих себя и явили миру любовь, толкования которой нет ни в одном справочнике. Это любовь во имя сладостного порока.

9 из 10

В ритме обычной жизни буднего или воскресного вечера, чрезвычайно трудно настроиться на просмотр фильма. Шокирует и раздражает сценарий, потому, как требует усилия, нестандартного осмысления событий, предельного внимания, знаний и воображения. Ракурс, того, что случилось с главными героями, а значит и всеми теми, кто был по обе стороны войны — нетрадиционен, но это не значит, что не верен.

Я не стала сравнивать свои исторические представления о концлагерях и существующих там порядках. Допускаю, что в отдельно взятом концлагере возможны были развлечения для фашистов. Какие? Они нам не скажут, потому, как чудом уцелевшие и избежавшие суда — живут в постоянном ужасе висящей над ними расплаты и строго контролируют любую утечку информации.

Вот так развлекались в, отдельно взятом концлагере, или его небольшом отделении. И помним, что жизнь, всегда страшней того, что показывают в кино! Так что это цветочки, отдельно взятые сексуальные эпизоды игры фашиста с жертвой. Ночной портье заигрался, упиваясь сексуальной властью, молоденькая жертва всосала яд насилия и разврата с идеей фашизма, который ей по узкомышлению представился симпатичным… разве нет?

С чем ей было сравнивать диктатуру, мужчину, любовь?

Те, что остались живы после войны — в большей или меньшей степени трансформировались неизлечимо. Как хотите это называйте, но психика не уцелела в нечеловеческих условиях будь то окопы, плен или селяне захваченной деревни с старостой из своих.

Возможно, муж нашей героини, как творческий и эгоистичный мужчина за внешней интеллигентной формой общения не задумывался о психике жены, увлечённый творчеством и на самом деле мало уделяющий ей внимание и уж, конечно, недостаточный в сексуальном воображении с женщиной прошедшей ад.

Ночной портье же — особо на свет и не высовывался, глубоко запрятав свои тараканы. Неожиданная встреча, дала толчок яду, дремавшему под спудом ужаса пережитого обоими: палача и жертвы и толкнул их к тому, что умели и знали оба. Один властвовать, другая получать от этого удовольствие. Садомазохизм.. любовь… утрата человеческого облика… единственное чувство, дающее иллюзию жизни?

Один из сильнейших антифашистких фильмов. актуальный и сегодня !! Самая сильная сцена фильма, Вы, определённо, знаете о какой я говорю — квинтэссенция родственности душ палача и его жертвы и самая страшная, показывающая нам, что люди не изменились с времён Саломеи

Посмотрели данный шедевр на киноклубе, и вот решил написать рецензию.

Мы посмотрели художественный фильм Лилианы Ковани «Ночной портье», после просмотра состоялось обсуждение.

Нам кажется, в этом фильм, инструментами кинематографа воспеваются идеи, которые нам глубоко чужды. Одна из главных мыслей данного фильм — это мысль о необратимой злой природе человека. О том что «раскаленный хаос» Ницше и «бессознательное» Фрейда есть фундаментальные и неистребимые животное начало в человеке, но самое главное то, что оно непреодолимо.

Режиссер говорит нам жертва и палач, равно виновны в том зле которое совершает палач над жертвой. Господство и рабство. И главное, это им нравится, ибо это и есть их сущность.

Мы думаем, что русскому духу эта концепция должна быть чужда. Она явно говорит о неравенстве людей, о том что неравенство есть благо. Мы же исходим из того что Христианство было первым человеком который уничтожал рабство в человеческом обществе. Христос сказал что у всех есть душа и в этом смысле мы равны. А когда ты и твой невольник обладаете Искрой Божьей в одинаковой степени, то господство и рабство уже вызывает дискомфорт. И это было первым шагом к равенству людей.

Многие скажет, что и неравенство есть, и господство с рабством имеет место быть, правда в иных формах, но все же, и человек во многом зверь.

На это я хочу привести отрывок из статьи «Машина зла -2» газеты Суть времени:

« По мнению Франкла(великий психолог, создатель логотерапии или терапии смыслов), если рассматривать человека только через призму либидо (неутоленных влечений), мы увидим всего два уровня: биологический (физиологические рефлексы) и психологический (психологические реакции). Но человек — больше, чем биология и психика. «Человек — это дух», — говорит Франкл. Телесное и психическое свойственны как человеку, так и животным. Духовное — только человеку. »

Да, все это есть в нашем мире, но наш главный тезис в том, что человек не сводится к тому о чем говорит режиссер. Человек, он человек постольку, поскольку он может преодолеть и подчинять себе свои природные инстинкты.

И главное режиссер показывает случай когда жертва воспылала страстью к палачу, но ведь это скорей исключение нежели правило, значительно большая часть людей такой любовью не воспылала, ведь так? И так же еще была группа которая не то что не воспылала этой «черной страстью», но сохранила свой человеческий облик и даже поднимала восстания (Александр Печерский и многие другие). Нам же показан исключительный случай который воспринимается зрителем не как исключение, а как норма.

Вот еще небольшая цитата в подтверждение вышеизложенного тезиса:

«Фрейд был уверен, что если заставить голодать одновременно несколько разных людей, то «по мере нарастания настоятельной пищевой потребности все индивидуальные различия будут стираться и их место займут однообразные проявления одного неутоленного влечения».

Франкл опровергает Фрейда. В концлагерях, в самых невыносимых условиях «все время были те, которым удавалось подавить в себе возбужденность и превозмочь свою апатию. Это были люди, которые шли сквозь бараки и маршировали в строю, и у них находилось для товарища доброе слово и последний кусок хлеба». Люди, сумевшие сохранить свою человечность, были немногочисленны, «но они подавали другим пример, и этот пример вызывал цепную реакцию».»

Виктор Франкл — узник фашистских лагерей и психолог, его мнение по этому вопросу как минимум должно быть учтено.

Принимая это все во внимание, надо бы очень хорошо поразмыслить, почему, в начале 80х годов, людям на западе стали давать такие, по меньшей мере странные, внушения. Фильм имел бешеную популярность и вызвал много шума в прессе. Как мы сейчас понимаем, шум в прессе это есть пиар, не важно какой знак принимает этот шум, результат всегда один о фильме знают все и соответственно его смотрят и воспринимают его «мессаджи». Данный фильм отвечает и на этот вопрос!

РЕМАРКА: Далее идет исключительно мое ИМХО!

Еще одна мысль, которая имеет место в этом фильме, это не то на что ставит акцент автор, но между тем оно там есть. В фильме показан тайный клуб послевоенных ССовцев, которые верны идее и которые продолжают свою борьбу (устраняют свидетелей и укрепляют свое положение). Которые ни в чем не раскаялись и лишь считают что проиграна одна битва. Эти люди свято верят в правоту своих идей и намерены взять реванш.

Данный фильм, это художественное произведение, мы не можем сказать раз тут показано это, то значит так оно и есть. Но нельзя отрицать и такие факты, как практически дословное исполнение планов изложенных в докладной записке Альфреда Розенберка от 2 аперля 1941 года касательно СССР.

Сложно отрицать то, что представители румынской железной гвардии Веолио Триффа и Николо Малакса были советниками президента США Р. Никсона. Вообще для фашистов всех мастей от европейских до японских были открыты все двери после войны.

Я думаю, все, что происходит вокруг, это реванш фашизма. Очень хочется, что бы это было не так, но все говорит об обратном. Поэтому, пора уже вспоминать опыт наших предков ибо они возвращаются и они знают, что главный враг это не праздный и гедонистический запад, а красный-советский, глубоко русский дух, всегда жаждущий равенства для всех, свободы для всех, соборности и восхождения к новым историческим высотам вместе в едином порыве.

1 из 10

Делай мне больно,

Делай мне больно,

Делай.

Но только не уходи…

Загадочный, тоскующий, скрытный, печальный, одинокий, озадаченный, музыкальный, одаренный, умный, красивый, нежный, чувственный, преследуемый, страстный, талантливый мистер Максимилиан Тео Альдорфер сделал для этой девочки все, что мог. Если в ней и была искра, то не божья, будьте уверены. Впрочем, Бог тоже любит страдальцев — сумасшедших стигматиков, сгорающих для него на крестах. Он сам стал для нее богом, ни один Пигмалион не сделал бы для своей Галатеи то, что сделал для нее он, разбудив ее природную болезненную и болезнетворную чувственность твари, дрожащей у ног господина. Две змейки SS как два взмаха плети над ее изогнутой спинкой. В конце концов, это не его вина, он просто оказался в нужное время в нужном месте, в нужной войне и в нужном звании, а так бы все, вполне возможно, сложилось иначе, как вы думаете?

Если Кавани и ставит вопросы, отвечать на них она уж точно не собирается — женская природа берет свое — прерогатива их избыточно-правополушарного мышления — только прошлое и настоящее, никакой альтернативы, одни антиципационные цепочки, хрустальные шары и гадальные карты. И словосочетания такого убогого как «стокгольмский синдром» еще не было и в помине… здесь она в праве настаивать на эпониме — «синдром Кавани» неплохо звучит, еще лучше звучит «синдром Ночного портье», а что? Есть же «синдром Алисы в Стране Чудес», чем наша Л. К. хуже того Л. К., который математик-писатель-любитель-девочек-нимфеток-читай-педофил? Правильно, ничем. Сорок лет спустя это выдержанное в темно-синих тонах кино не становится менее скандальным, как не становится менее многоатомной структура met-энкефалина, которым продолжает пахнуть изможденная принудительной концлагерной анорексией Шарлотта Рэмплинг, танцующая Саломея, только в отличие от своей знаменитой тезки, едва не упавшая в обморок при виде усеченной еврейской головы, то ли в постшоковый, то ли в голодный, причем во второй — куда как вернее. А пахнет она им, потому что больно. А он — ее личный опиоид. Он — это не злосчастный энкефалин, он — это Макс, который сейчас с удовольствием толкает в ее рот свой палец, и она пока без удовольствия его сосет, а потом наоборот: он может, уже и рад бы не толкать, но ее сосущий голос, а за ним и сосущий взгляд, сама душа, пустая, а потому непрерывно сосущая, сосущая, сосущая… его плоть, кровь, душу и прочие прилагающиеся к комплектации того, что мы называем человеком, со всеми его слабостями, пороками и талантами. Пожалуй, Кавани и не видит здесь иных талантов. Кто-то хорошо считает, кто-то хорошо молится, кто-то хорошо причиняет боль, кто-то хорошо ее испытывает — качественно, профессионально. Все остальное провокация — и процесса, и зрителя, такая вот зевгма, удавшаяся и в той, и в другой ипостаси — первый вызревает, ибо война, второй шокирован, ибо «война»! Ну да, война. Которая ничего не меняет, а всего лишь дополнительный аргумент для того, чтобы двое странных нашли свое маленькое, порочное, щекочущее, запретное, необязательное, случайное, стыдливое, кричащее, ненужное, безвременное и безграничное, бессмысленное и безудержное, бесовское и беспримерное, но все же счастье. Да-да, из тех, что в болезни (что вернее) и здравии, в богатстве и бедности, пока…

Пожалуй данный фильм входит в десятку самых провокационных, эпатажных и неодназначных фильмов своего времени. В далеком 73 году он произвел эффект разорвавшегося снаряда. В кинотеатрах были нескончаемые очереди. Тема второй мировой оставалась животрепещущей, не затянувшийся и кровоточащей раной, и еще ни освещалась в подобном свете, а именно через призму любви, с примесью нездорового садизма. Поэтому неудивительной стала реакция мирового сообщества, расколовшаяся на 2 лагеря.

О чем же сей фильм?

В венской гостинице встречаются ночной портье Макс (Дирк Богард) и жена известного композитора Лючия (Шарлотта Рэмплинг). И вроде все бы ничего, да только он — бывший офицер СС, а она — бывшая заключенная и по совместительству его любимая девочка-жертва. И вот с этого момента кажется что фильм пойдет совершенно в другом русле. И уж никак не о любви. Но нет. Здесь прекраснейшим образом связаны 3 вечные темы: любовь, война и искусство. Любовь, порожденная войной и жестокостью. Война, как не странно, давшая главным персонажам возможность любить. И искусство, грамотно и умело лавирующее на стыке между войной и любовью. Патология, неестественное влечение, или же все таки то самое, настоящее чувство связывает героев? Мне кажется каждый сам находит ответ на этот вопрос. Минимум слов, минимум героев. Максимум эмоционального выплеска и чувственности. игры инстинктов и нервного напряжения. Взгляд действительно сложно оторвать от экрана, ибо ты настолько заворожен игрой прекраснейшей Шарлотты и невероятно харизматичного Богарда, что это не представляется возможным. Молчаливая экспрессия пронизывает весь фильм. Принцип контрастов и целостности. Прекрасное и отвратительное — часть друг друга, не больше не меньше. Главные герои вне закона и вне понимания. Две трагические судьбы. Одна любовь.

Графиня: Ты был безумен… ты и сейчас безумен…
Макс: Безумный или нормальный! Кому судить?

«Память состоит не из теней, а из глаз, которые смотрят прямо на тебя, и пальцев, указывающих на тебя».

Действие фильма разворачивается в Вене в 1957 году. В одном из местных отелей встречаются «старые знакомые» — бывший нацистский офицер Макс (Дирк Богард) и бывшая заключенная концлагеря Лючия (Шарлотта Рэмплинг). Он сейчас работает ночным портье в этом отеле, она стала женой известного дирижера. Но, как было сотни раз сказано до, этот фильм не о фашизме. Это может показаться странным, но фильм всё же о любви. О любви, которую мало кто может понять и принять.

В концлагере между Максом и Лючией сложились странные отношения, о которых Макс вспоминал все эти прошедшие 12 лет с нежностью и которые Лючия старательно пыталась забыть. Однако эта неожиданная встреча пробудила в них всё, что они скрывали в глубине себя так старательно. Теперь они уже не могут скрыться от… самих себя. Удивительно, какие болезненные отношения может породить подобная жизненная ситуация. Кто-то назовет это Стокгольмским синдромом, кто-то садомазохизмом, кто-то ещё каким-то психологическим отклонением, но найдутся и те, кто разглядит здесь любовь. Ни на что не похожую любовь. Дикую и жестокую, обреченную на страдания. Смогут ли остальные принять такие отношения?

Фильм-шок. Фильм-сенсация. Таким он был, когда вышел на киноэкраны. По тем временам фильм включал в себя сенсационные сцены постельного характера и затрагивал темы, о которым негласно запрещалась говорить. Сейчас нам, людям привыкшим к постоянно шоку, фильм уже вряд ли покажется столь сенсационным. Он любопытен и противоречив, но не более. Хороша актерская игра Шарлотты Рэмплинг, которая передает всё эти странные чувства, которые одолевают её героиню и о которых мы можем по-настоящему лишь догадываться. Интересен и Дик Богард в отрицательной (но отрицательной ли?) роли.

7 из 10

После первого просмотра «Ночной портье»… скажем, не разочаровал, но произвел совсем не то впечатление, на которое я рассчитывала. Восторженные отзывы, противоречивая критика, страна и год выпуска (именно европейцы в 70—80е снимали самый жесткач, чаще куда отвязнее Голливуда), да и сама тематика, помноженная на мою симпатию к неординарным любовным историям, сулили потрясающее и незабываемое зрелище. В результате увидела несколько затянутый, даже скучноватый фильм со строгой и скупой режиссерской подачей. А любовная история вообще казалась задвинутой на второй, а то и третий план, уступая место войне и политике.

Однако отзывы продолжали кричать о том, какая же, блин, здесь любовная история (кто с восхищением, кто с брезгливостью). После прочтения статей о создании фильма (о том, как Дирк Богард до хрипоты ругался с Кавани; в каких условиях были сняты те или иные сцены; какие трудности ждали картину в прокате) интерес начал усиливаться.

При повторном просмотре фильм уже оказался не таким однозначным, а на первом плане выступила опять же не любовная история (любовь здесь вообще весьма своеобразна и не вписывается в общепринятые рамки — большинство назовет это садомазохизмом, извращением больной психики, а то и просто Стокгольмским синдромом), а то, как война калечит людей, причем порой не столько в физическом, сколько в моральном отношении. И что порой достаточно небольшого катализатора, чтобы тщательно сдерживаемые демоны вырвались наружу.

Что и вышло с Лючией. Пережив в юности концлагерь, пройдя через странную связь со своим же мучителем, наладив нормальную жизнь после войны, будучи женой дирижера, после всего одной встречи с Максом, который теперь работает ночным портье, она пускается во все тяжкие.

Именно при повторном просмотре стали более очевидны попытки Макса и Лючии восстановить лагерные события, а параллели между их нынешними «забавами» и концлагерными флешбеками — более прозрачны. Их связь — что-то странное, болезненное, но тем и заманчивое. К Максу сложно относиться совсем плохо, потому что никто не демонстрирует весь масштаб его злодеяний. А у Лючии после пережитого можно было ожидать чего-то подобного. Дирк Богард и Шарлотта Рэмплинг играют просто потрясающе, причем еще вопрос, кто из них сыграл круче. Он — вроде бы сдержанный, показывающий эмоции одними глазами и нервно двигающимися руками, она — одинаково прекрасная как с худосочной фигурой и коротко остриженными волосами, так и одетая в ночнушку со свитером и прикованная цепью. Редкий случай, когда ни один из партнеров дуэта не может перетянуть одеяло на свою сторону.

Самое интересное, что фильм не создает впечатления агитки, не выделяет правых и виноватых, предоставляя зрителю самому трактовать происходящее и определять своё отношение. Фашизм несколько эстетизирован, что особенно заметно в концлагерных флешбеках, причем непонятно — то ли Кавани просто не хотела заморачиваться, то ли таким образом передает, что воспоминания обоих героев стали ретушированными. И совсем уж перегиб называть этот фильм полупорнографическим, а те, кто называют «Ночного портье» порнографией и извращенством, явно не смотрели какую-нибудь «Последнюю оргию третьего рейха», где бессмысленность жестокости и софт-порно просто зашкаливает.

«Ночной портье», не лишенный элементов эпатажа, все же выглядит скорее попыткой разобраться в душевной организации людей, переживших войну, и какие кульбиты порой может выделывать человеческая психика. Отсюда и небезынтересный случай привязанности Макса и Лючии (вряд ли такое случалось повсеместно, но саму возможность сложно отрицать), отсюда странные, даже фарсовые процессы бывших нацистов, которые явно не испытывают особой вины, но всё же стремятся оправдаться.

Если в целом, фильм действительно стоит посмотреть, а то и не один раз. Потому что толковать его можно по-разному. Кто-то увидит политизированную историю послевоенного времени, кто-то — небанальную и по-своему красивую историю любви и страсти, которая обречена с самого начала. А кто-то просто будет брызгать слюной и скажет, что Кавани сделала беспроигрышную ставку на больную тему и сняла откровенный фильм о своих сексуальных фантазиях.

Или лучше мужа. Так это может происходить в жизни, если человек испытал психологическую атаку на организьм, если когда-то жил с оголённым нервом, а теперь мирно бдит в отеле, рассуждая, куда дальше отправиться — в Нью-Йорк или в Онтарио. Раньше, выступая в наци-кабаре и получая подарки от оберфюрера в виде головы обидчика или иной приятной мелочи, безделушки, а сейчас, проглаживая портянки мужа, не имея представления о том, куда новая жизнь приведёт, равно как, не понимая, к чему прошлая жизнь привела. Так сформировалась психика героини — размотавшийся клубок ниток до состояния натянутой струны был смотан новой жизнью обратно в путаный пыж и ждал дальнейшего действия рук портного. И портной этот, вернее портье, а по вечерам член клуба по реформированию бурного фашиствующего сознания, берёт нить жизни своей фрёйляйн вновь в свои руки.

Интересное о фильме. Встреча на крыше дома членов штабстрейхштурмобергруппы, усердно трансофрмирующей своё нетрансформируемое сознание, уверенно входит в десятку лучших эпизодов политпропаганды в мировом кинематографе.

Именно с момента, столь изощренно напоминающего библейскую притчу о танце «семи покрывал»*, режиссер Лилиана Кавани начинала съемки своего «Ночного портье». В этом эпизоде Лючия — пленница фашисткого концлагеря, — напевая нарочито легкомысленную песенку, взятую с задворков кабаре, танцует полуобнаженная перед группой эсэсовцев, посвящая свой танец лишь одному из них. Молчаливому офицеру с тяжелым взглядом, чье лицо, скованное презрением ко всему окружающему миру, теплеет и смягчается только когда он видит ее. Свою девочку. Бледную, измученную, едва держащуюся на ногах от голода и унижений. И эту девочку он не только терзает, но и любит — той самой страшной, необъяснимой любовью, что для многих будет хуже смерти. Любя, он целует ее раны, которые сам же нанес; любя и беззвучно смеясь от нахлынувшего восторга, он по окончании танца подарит своей Саломее отрубленную голову одного из узников, который посмел приставать к ней. Через годы этому молчаливому офицеру суждено ниспустится до роли привратника во второстепенном венском отеле, а его девочка станет красавицей-женой известного дирижера, любимца публики и фортуны. Но когда взгляды экс-жертвы и экс-палача вновь пересекутся по предложенной злым роком траектории в оживленном отельном вестибюле, станет понятно, что приставка «экс-» в данном случае явно лишняя.

Лилиану Кавани можно было бы упрекнуть в стремлении ковать железо пока оно горячо — в год выхода «Ночного портье» еще слишком сильны были воспоминания о Гитлере и его арийских ценностях, еще слишком громко звучало отравляющее эхо фашизма, запертого во многих душах, как черная чума в помеченной меловым крестом гробнице. Но надо отдать должное режиссеру: никаких спекуляций на тему достоверности исторических фактов, никаких антисемитских кадров, — ничего этого «Ночной портье» не предлагает зрителю на своей мрачноватой, будто бы выцветшей кинопленке. Вместо этого Кавани сосредоточилась на демонстрации сложных и порой пугающих отношений между жертвой гитлеровского режима и его строгим блюстителем, отведя фашизму роль не первой скрипки, а фона, призванного подчеркнуть антагонизм двух персонажей — антагонизм всецело подразумеваемый, но так и не ставший действительностью.

Несмотря на связь, кажущуюся противоестественной, та реакция, что, ядовито шипя и растворяя в себе все условности, вновь вскипает между Максом и Лючией, зовется именно любовью. Это тот сорт любви, что отнюдь не переливается радужным спектром, а заимствует свою цветовую гамму из палитры вечернего грозового неба. «Романтика?» — удивляется Макс на утверждение одной из отельных постоялиц — пожилой графини «с темною душой», — и тут же задумчиво отрицает: «Нет, это не романтика». Конечно же нет, Макс. Это ненасытность и отчаяние, которые увидишь в кадрах «Последнего танго в Париже» Бертолуччи. Это забота, носящая черты извращенно-отеческого отношения, которой пропитана набоковская «Лолита». Это сладостное исступление, рождающееся из причинения страданий телу и духу, что предлагает Маркиз де Сад со страниц своих книг. Тут нет места романтике. И это не отголоски «стокгольмского синдрома», которым господа психоаналитики готовы заклеймить любые отношения, возникающие в связке «жертва-преступник». В «Ночном портье» вместо банального садомазохизма демонстрируется чувство куда более глубокое и неискоренимое, выдержанное за долгие годы ожидания, как выдерживается добротное вино в припорошенной пылью бутылке, лежащей на полке темного погреба.

Макс, почитающий немногословность за добродетель (если, конечно, не за усталость от всего остального мира), как-то скажет слова, определившие всю его оставшуюся жизнь: «Я нашел ее. Свою девочку. И я никому не позволю ее отнять». И глядя на его лицо в этот момент, на крепко сжатые в кулак пальцы, невольно поверишь, что сама судьба готова смириться с таким союзом. Судьба, может, и смирится. А как быть с товарищами по Третьему рейху? Формально Макс все еще значится в их числе — до того момента, пока его рука с вытянутой струной ладонью не взметнется вверх и голос не выкрикнет на прощание два слова, резкие, как удары рапирой, вселяющие кому ужас, а кому и благоговейный трепет: «Sieg Heil!» А после он снова вероломно уйдет к Лючии, готовый, не задумываясь, предать все свои утопические идеалы, предпочитая стыд забвению, а собственное счастье — слепому служению поблекшей харизме главного тирана XIX века. Уйдет к той самой бывшей пленнице концлагеря, чье признание в кабинете полиции может утянуть в водоворот трибунала всю компашку уцелевших фрицев. Допустить такого они не могут. Оставить в покое, поверив в любовь двоих, как им кажется, «заблудших овец» — тем более. Остается действовать. Сперва уговорами. Потом игрой в «кошки-мышки». Затем по принципу холодной войны — окружить, отрезав от внешнего мира, и терпеливо ждать, пока осажденная крепость не объявит капитуляцию. Не понимают они самого главного, веками свойственного человеческой природе: тот, кто так долго ждал и уже успел утратить надежду, не пойдет на уступки, выбрав пару недель новообретенного рая вместо всей дальнейшей жизни в одиночку. Именно это останется для служак СС понятием под грифом «terra incognita», и именно по этой причине они, в финале одержав победу, даже не осознают, что на самом деле их победа — пиррова.

* имеется в виду библейское предание, согласно которому танец юной Саломеи на праздновании дня рождения Ирода Антипы очаровал его так, что он согласился выполнить любое её желание. Будучи научена своей матерью, Саломея потребовала убить пророка Иоанна Крестителя, и принести ей его голову на блюде.

«Ночной портье» — самый, наверное, главный фильм Лилианы Кавани. И вряд ли кто-то сможет сказать о нем лучше, чем она сама — в своих интервью, поясняющих его тему, его предысторию. Мне кажется, прочесть их должен каждый, кто собирается посмотреть его впервые, да и заново — тоже. Не поленитесь, найдите их в сети — они стоят минут, отведенных на чтение, и дают пищи для размышлений много больше, чем для анализа одного кино.

За годы существования вокруг «Ночного портье» собиралось много и стереотипов, и предрассудков. Самый главный — это, конечно, пресловутая тема садомазохизма, вплетенная в эстетику СС. Ну что тут сказать? Конечно, она есть, эта эстетика — и в первую очередь потому, что никак не уйти от того факта, что, несмотря на длинный список преступлений, совершаемых людьми в форме СС, сама одежда не стала от этого менее красивой — эта форма действительно очень привлекательна. Но когда каким-то непостижимым образом недалекие зрители считывают исключительно визуальную картинку без наполнения смысловым подтекстом, меня тошнит — как и от любой дурной фальши, в общем-то.

Забудьте все идиотские стереотипы. Забудьте все, что вы о нем слышали. Это история двоих — трагическая история двоих, не сумевших в конце концов переступить через собственную суть и вписаться в лицемерие мирной жизни. Это история о том, как война калечит — без единой пулеметной очереди в кадре, без линии фронта. Посмотрите на чудный дуэт Шарлотты Рэмплинг, ставшей одной из любимых моих актрис, и Дирка Богарта. И самое главное — поймите, что все это было.

Подтверждение — в тех интервью, в тех рассказах Кавани, которые заставили ее снять такое кино. В тех букетах, которые на развалинах концентрационных лагерей выжившие заключенные оставляли своим мертвым палачам. В десятках постыдных историй, изменивших навсегда тех, кто запутался в их сетях. Сколько их было всего, людей, скрывающих тайны о своем прошлом — но отличие (и величие, и трагедия) этих в том, что забыть они не хотят — потому что эти истории были, были! Люди могут быть такими. Люди бывают такими. Это и есть правда — перед лицом страха, перед лицом смерти, тогда, когда человек становится собой. Забыть это — значит умереть. Сколько таких женщин ушло в добровольную ссылку, отгородившись от всего остального мира, страстно желавшего перестать помнить и прошлое, и их самих, как его свидетелей. Для скольких из них жизнь навсегда осталась там, тогда? И кто из них, если бы вдруг оказалось, что тот, другой — жив, сколькие их них поступили бы так же, как героиня Рэмплинг? Мне кажется, что все.

Голодные глаза Лусии (Шарлотты). Прекрасная Вена. Сумерки, угасание. Хождение по краю. Страшная и честная, восхитительно сыгранная история любви. Шедевр.