Рецензии

Фильм о всеобщем общечеловеческом кризисе: кризисе веры, кризисе европейской культуры, кризисе цивилизации, кризисе самого человека, оторванного от чего-то настоящего, истинного, исконного — от самых корней.

Технически все более совершенные, но вечно неприкаянные люди «перекати-поле», люди «мотыльки-однодневки»… они летают поодиночке и стайками, принимая за истинный Свет электрические «блага цивилизации»: без прошлого, настоящего, будущего. Без памяти, истории и родной земли, в которую в назначенный час приходит срок лечь. Родная Земля Обетованная все примет, поймет и простит. Только у каждого она своя и попытки заменить ее на что-то иное в очередной раз приводит к краху.

Предыдущая работа мэтра «Остров» оставляла нам Надежду, что Бог еще не покинул этот жестокий и несправедливый мир. «Дирижер» же не оставляет никакого выбора.

Бога нет там, где попраны святыни, а незыблемые христианские парадигмы, на которых веками стояла вся европейская цивилизация и вовсе рухнули, не оставив камня на камне. Где напрочь смещены понятия и перемешаны: предательство отца, самоповешание сына, и массовое распятие арабского юноши-смертника и его жертв на базарной площади

… без надежды на Воскресение…

Я долго ждала этот фильм, и закончила смотреть пару минут назад.

Фильм эмоциональный, многоликий, сложный, красивый.

Несколько сюжетных линий, в которой каждый зритель найдет свое отражение, свою историю, которая зажжет, опалит сердце и душу, обнажит чувства и увлечет в мир собственных глубоких переживаний прошлого, настоящего и будущего.

Конфликт отца и сына, эпогеем которого является письмо «Я зашел в магазин и спросил продавца, есть ли хлеб, мне ответили есть, и я попросил жвачку. Пап, мы не поняли друг друга… Пап, я тебя люблю. Прости, что я умер».

Конфликт начальника и подчиненного, где герой-солист партии признается в своем одиночестве, в своей людской слабости «у меня нет никого, кто бы в меня верил, я слаб, а вы меня топчите как помидор, но я живой, во мне течет кровь»

Конфликт супругов главных героев, с роковой фразой «Я тебя не люблю», которая разрезает брак на «до» и «после», на «было» и «больше нет».

Поиск ответа на вопрос главного героя-солиста партии звучит в его словах «Что от сердца исходит, к средцу должно привести», которая кажется, ключевой, фразой, за которой можно уловить ответ на вопрос в чем же смысл любви, искусства, жизни.

Иерусалим сложный и красивый, при ночном свете с играющими огнями, при дневном с солнечными бликами и теплыми красками. Для каждого зрителя Иерусалим свой, неповторимый, со своими надеждами, переживаниями, воспоминаниями. И каждый путешественник приезжает на Святую землю со своей историей и со своими желаниями, которым даровано исполнится.

Я была в этом городе счастлива, он особенный, притягательный, неповторимый и вечно желаный, и этот фильм как зеркало, в котором каждый зритель увидит свою неповторимую историю, свои желания и надежды.

10 из 10

Первые минут 30 фильм действительно держит в напряжении своим немногословием, завязыванием и развитием нескольких сюжетных линий под аккомпанемент божественной музыки на фоне древнего Иерусалима.

Но после 30й минуты понимаешь, что в этой картине главная все же есть и остается музыка! Она течет, обволакивает тебя, поглощает в свою глубину, ведет по узким каменным улочкам Иерусалима… А игра актеров и развитие сюжета становится лишь фоном для музыки. Обозначенные в начале истории героев фильма не получают должного развития и как-то скомкано, сухо заканчиваются. Драматизм исчезает. Если в первой половине фильма актеры ПРОЖИВАЛИ свои роли и эмоции, то во второй половине фильма они их ИГРАЮТ, и ты уже им не веришь… Сухо.

Если оценивать отдельно музыку — то 10 из 10

Рекомендую послушать каждому!

(хотя бы для того, чтобы сформировать свое мнение)

А фильм — 6 из 10

(Все же имя режиссера создает определенные ожидания, которые не совсем оправдались)

Чтобы описать то, что наличествует в этом фильме, лучше всего подойдет перечисление.

- Иерусалим
- Оратория епископа Илариона 'Страсти по Матфею'
- судьбы членов симфонического оркестра
- сложный внутренний мир дирижера

и т.д.

Все это пишется в аннотациях, выглядит интригующе, завлекает в кинотеатр... Но цельной картины из развеселой мозаики не получается. В 86 минут хронометража режиссер Павел Лунгин втиснул как минимум три сюжетных линии. Они перебивают друг дружку, борются за экранное пространство, и ни одну не получается провести от и до с чувством, толком и расстановкой. Мало того: порой думаешь, что делают на экране все эти люди, говорящие куцые, малосодержательные фразы и отвлекающие от того, что было заявлено в качестве сюжетообразующего ядра.

К тому же, те элементы, которые я перечислил выше и назвал 'интригующими', они создают какую-то показную интригу, которая должна сработать наверняка. Примерно как новостные ссылки в интернете: 'ШОК! Разгадана тайна века!'

Судите сами:

- Иерусалим. Если вы захотели нагрузить фильм серьезной моралью с акцентом на перерождение/воскресение, лучшего места действия не придумать. Какой простор для библейских реминисценций!

- Оратория. Ребята, обычные песнопения вы можете послушать где угодно, а классическое произведение, написанное действующим иерархом Русской Православной Церкви (каково, а?) только здесь и сейчас (наверняка ведь еще не слышали). Марш в кино!

- Дирижер. Весь между букв читается - 'режиссер'. Понятно, что все это крайне лично и на метафорическом уровне - автобиографично. Кстати, сын Лунгина, как и сын главного героя, тоже художник. Интересно? Конечно!

И главное не надо лезть из кожи вон. Все 'вкусности' лежат как на ладони. Причем в буквальном смысле. Мне посчастливилось побывать в Иерусалиме, и я знаю, что там фактически одна смотровая площадка - на Гефсиманском холме с видом на Старый Город. Туда везут всех туристов. Повезли туда и господина Лунгина. И что бы вы думали? Вид с этой площадки мелькает в картине раз пять. А больше Иерусалима почти и нет. То есть, величие и мощь мы показали, а что касается блуждания по маленьким улочкам (чем в серьезном кино и принято передавать абстрактный 'дух города') - этим утруждаться не будем.

А как насчет внезапно появляющегося террориста-смертника? (Если что, я не спойлерю, он в трейлере есть) Правильно, если не получается воздействовать на зрителя, оставив всех в живых, надо кого-нибудь принести в жертву (причем обратите внимание, кто приносится в жертву - тут сам Бог велел жалеть и сочувствовать). И все это, как вареньем, промазывается пластом арабо-израильских отношений и глобальных проблем - ну к чему он тут? По-хорошему говоря, надо штрафовать за столь откровенную эксплуатацию темы терроризма.

Или история дирижерского сына. Только вдумайтесь, насколько она запутанна и ненатуральна. Пожалуй, здесь стоило вспомнить бритву Оккама и изобразить что-то попроще и реалистичнее, поскольку перегруженность предыстории лишь разрушает эффект.

Нет, все это, в принципе, неплохо. И было бы еще лучше, если бы режиссером значился кто-то начинающий. Тогда сцены покаяния у Гроба Господня и кадр с засохшим деревом на выжженой израильской земле, который дублируется в самом начале и в самом конце (как учили), выглядели бы умилительно. Но после 'Острова' и 'Царя' мы вправе ожидать от Лунгина большего. Сильную драму на православной подкладке уже можно считать его коньком. Это жанр хороший и перспективный. Но иногда получается хорошо, а иногда средненько.

6 из 10

У меня 3 варианта:

1. Актёров накачали убойной дозой снотворного.

2. В период съёмки бушевала чума, и все они находятся на последнем издыхании.

3. Играют роботы.

Что бы не происходило! Будь то радость, печаль, гнев, любовь, что угодно! Все переживания актёры выражают как аутисты… никак! Даже мой кот более эмоционален, когда голоден, чем все актёры вместе взятые! (А ведь его даже не приняли в театральное!)

О чём фильм? Человек Творческой профессии(!) дирижёра, отвергает своего сына, не помогает ему финансово и считает ленивым неудачник, из-за того что тот… интересуется искусством!!! И рисование не особо-то приносит ему гонораров…

Что?! Что за бред?!

В итоге всё свелось к тому, что папа послушал «божественной музыки» на святой земле и… м… Расстроился, что у него умер сын. Или даже так: испытал некую «печальку», (ибо и в этот момент доза снотворного давала о себе знать).

В общем, я так поняла, месседж в том, что Бог и прославляющая его музыка, способны пробудить от спячки чувств даже самую чёрствую душу… Но, раз: этого нет (ибо транки), два: почему бы отцу умершего мальчика не быть материалистичным бизнесменом? Это бы и объяснило его непонимание и непринятие выбранного сыном пути(творчество), и был бы больший контраст(мол он был совсем гиблый, и то проникся). Что изменилось бы, если бы главный герой не дирижировал, а просто Услышал эту музыку… По-моему, это было бы логичней…

Не кино, но пиршество. Тон которому задаёт звучащая почти на протяжении всего действа оратория. Многоголосье сюжетов в музыке перекликается с эпизодами крупных планов нескольких одинаково главных драматических лиц. Человеческая драма не исчерпывается эмоциями в отношениях между людьми, как любят показывать в кино, и в книгах, и в картинах, и во всех видах искусства снова и снова, просто вопроизводя устоявшиеся стереотипы. Человек — остров, и бурлящая в нём внутренняя жизнь снова и снова замыкается на самой себе в самой себе, хотя и питаясь от взаимодействий с другими людьми, не приводя к реальному взаимодействию-пониманию с ними. С чем/кем же всю жизнь человек борется, мирится, делит радость и печаль, разговаривает и молчит. Слово «бог» истёрлось. «Бессознательное» и «психическая жизнь» вот-вот дойдёт до той же стадии. Вопрос остаётся открытым.

А ещё этот фильм можно прочитать как евангелие. Евангелие от Бога-Отца. Сокуров в «Фаусте» пересмотрел расклад внутри отношений бог-дьявол-человек. Лунгин пересматривает отношения в связке иисус-бог-отец (или иисус — бог-отец). Мы знаем точку зрения евангелистов прошлого на то, что думал (и чувствовал) Иисус о Боге-Отце, когда шёл на Голгофу: бог ответственен за смерть Иисуса, но не виноват в ней. Но задумывался ли кто-нибудь когда-нибудь, что думал (и чувствовал) наш антропоморфный (а значит способный думать в человеческих терминах) бог о смерти Иисуса?

И всё же прежде всего это катарсический фильм — фильм, очищающий внутреннее стекло прорывом захлестнувших слёз ни по кому и ни по чему, не из-за того и не потому.

Новый фильм Павла Лунгина. Два последних нашумевших не понравились: уныло, тяжеловесно, предсказуемо. Но главное: Мамонов. Я о него — если так можно сказать — постоянно спотыкался. Его сценический образ, существо, живущее в песнях, для меня сложнее и интереснее, чем люди, которых ему приходилось изображать у Лунгина. Со своими особенностями, со своим безумием, но всё-таки люди, а Мамонов уже давно дошёл в своём юродстве до абстрактного, не постижимого разумом духа, ушёл в экспрессивных изгибах души так далеко, что ровная линия киношной роли, со своей правильной драматургией, для него всё равно, что лишится оркестра, конечно — внутреннего. А где трубы, скрипки, барабаны, почему звучит только флейта? Это ощущение скованности у Мамонова, его игры по правилам, его рамок и оттого натужности в воплощении чьей-то придуманной кем-то судьбы, не давало мне воспринимать ни историю на острове, ни историю XVI века.

А был ещё местный (лыткаринский), почти пустой ДК, где мы с мамой следили за тяжёлыми отношениями отца и сына, разрешившихся незабываемой белой простыню из окна мчащегося поезда. И вот со времён этого взрывного, нервного, тревожного «Луна-Парка» проходит 20 лет и мы с мамой снова в почти пустом, но уже московском кинотеатре смотрим и слушаем кино того же человека и по сути — о том же, если не углубляться в подтексты, точнее — не измышлять их. Так о чём же и спустя четверть века? О том, как болезненна связь отца и сына, как трудно быть отцом, как трудно вообще любить и быть верным человеку, как трудно быть с ним и как бесконечно трудно быть им. Традиционный набор драмы. Но среди этих вечных вопросов появляется ещё один, вопрос сегодняшнего дня: работа, её цена. Достоверно ли или нет, но Лунгин показывает того, для кого работа стала целью, фактором, определяющим жизнь и другого человека. Ради неё он, герой, всё подвинет, к ней он всё прицепит, потому что вне её он себя не мыслит. А вне её оказывается целая жизнь, требующая гораздо больше, чем навыки профессии. Показательно место, где я смотрел фильм. Это был один из небольших залов в огромном торговом комплексе, который не что иное, как символ нашего времени, потребительская корзина. В неё свалено всё: от духов, носков, кукол и блинов с сёмгой до духовных ценностей, место которым — 4 этаж, 8 зал с названием «Амстердам» (есть ещё «Париж», «Берлин».) Как не свихнуться в таком блестящем многообразии, в мире, в котором всё можно купить, как не чувствовать себя в нём изгоем, что может сделать твой шаг в нём уверенным? Именно она — способность купить, возможность запускать руку в потребительскую корзину. Сейчас ты это твой хватательный уровень, а он напрямую связан с твоей работой, только она наращивает мускулатуру щупальцев, или делает их вид непристойным. Работать, значит зарабатывать, зарабатывать, значит жить, жить значит тратить — и наоборот. Cитуация складывается так, что звенья этой цепи примыкают друг к другу всё крепче, спаиваются, и врезаться в эту цепь другим звеньям становится всё сложнее. Если твоя жизнь держится только на «других» звеньях, ты выпадаешь из этого мира, погибаешь в нём. Но также погибаешь, если в твою жизнь не врезается то самое «другое» звено, без которого ты лишь холодный механизм, обеспечивающий условную систему энергией. В лучших картинах Лунгина — независимо от моих пристрастий — всегда есть этот конфликт живого с машиной. В начале, 20 лет назад, её представляли пролетарий и националист, теперь люди, облечённые властью. Менялась и противоположная сторона, идею свободы, человечности олицетворяли музыкант, истопник, священник и теперь художник, не появившийся в кадре, тем не менее незримо присутствующий в каждом. Художник, не устроившийся в этом мире, отторгнут им, отторгнут в лице того, чьи принципы и чьё состояние характеризуют сам мир.

Несмотря на все натяжки и перетяжки, на музыку через край, её — местами — назойливость, несмотря на литературность в монологах, на то, что труп «дышит» и в один из первых кадров влезает чья-то голова, в фильме есть искусство. По крайней мере, во время просмотра в этом нет сомнений. Потом уже, выйдя из зала и стремительно теряя температуру, попав в царство сверкающих витрин, коробок и бесконечных вешалок, начинаешь рационализировать, разбивать в уме сгусток, который в тебя вошёл, тебя раздвинул. А он не так-то легко разбивается. Признак искусства. Ещё один: усилившаяся восприимчивость, внутренний микроскоп, с которого слетели пыль, грязь. Всё происходящее, как продолжение фильма, вот-вот из угла выйдет герой или пройдёт рядом. И вроде шум и суета, беспрестанное движение, яркие лампы, но всё бледнее, тише, статичнее и игрушечнее после такого напора эмоций, планов, красоты. Что же тогда подмывает сказать, что нет, на самом деле, в фильме никакого искусства, есть только его атрибуты? Почему же хочется поворчать об однозначности, о морализаторстве? Зачем хочется сказать о слабом послевкусии? Почему не терпеться выразить своё недовольство игрой Дарьи Мороз, сказать, что ни влюблённость у неё не получилась, ни настоящая тревога за детей? Потому что живёт во мне эта наша русская черточка — отыскивать плохое, упиваться им, раздувая, искажая, опошляя. Мы не очень умеем хвалить, не умеем радоваться за других, а что касается конкретно нашего кино, то здесь уж совсем не принято говорить добрых слов, принято ругать даже, не посмотрев, брезговать, а если смотреть, то через поволоку предубеждений, завышенных ожиданий, постоянных сравнений с западными образцами. Что ж, «Дирижёр» не только может выдержать сравнение с любым хорошо скроенным европейским фильмом, но и превзойти его. Я делаю небольшое усилие и принимаю все шероховатости картины, ей нужно это принятие, как нужно принятие и доверие нашему кино в целом, в котором сейчас пытаются работать и работать старательно, честно многие люди. Мы быстро учимся у американцев техническим вещам, у нас уже летают машины и ритм монтажа как в лихом блокбастере. Но они-то хотят от нас другого, Чехова, Достоевского. Они хотят от нас боли. Как было сказано — мы основной её поставщик. И нам она нужна не меньше, чтобы учиться жить с ней и, через себя, своё, чувствовать её в другом. Лунгин это, кажется, понимал всегда. Спокойный, разумный, рассудительный человек, не боящийся признаваться, что часто движется на ощупь, интуитивно. Слышал, что на съёмочной площадке у него вечный базар, цыганщина, кино снимается между бесконечными разговорами, шутками, чаем, всё ходуном, как в его «Свадьбе». Кто знает, может иначе о страдании снимать и нельзя. А снимать о нём необходимо.

Современные экшны отучают, либо уже отучили нас от глубокого творчества, от тонкого восприятия неторопливого, глубокого кино. Это не просто высокопарные слова, это статистика. Свою личную статистику я провела сегодня в кинотеатре «Киномакс», куда пришла посмотреть фильм Павла Лунгина «Дирижер». Зал был заполнен меньше, чем на половину. Зато в другом зале, где идет фильм «Голодные игры» — нет свободных мест. Ни на ближайший сеанс, ни на следующий. Я попросила девушку на кассе показать мне залы этих сеансов — любопытство и желание не быть голословной в написании этих строк, а также расспросила её — интересуются ли, ходят ли на фильм «Дирижер». Нет — ответила она. Интересуются в основном блокбастерами.

Один знакомый режиссер рассказывал мне о том, почему так происходит — на эмоциональные, но пустые фильмы люди идут с удовольствием, более размеренное и глубокое же кино кажется скучным на фоне блокбастеров. Оказывается, в подобных американских, а теперь уже и русских коммерческих работах, что детских, что взрослых, применяется такой прием, когда постоянно на экране что-то происходит — эмоционально взрывающее зрителя изнутри. Мозг к этому привыкает и просит этой встряски, которой в кино «на подумать» нет. Тут работает другой принцип: фильмы, подобные «Дирижеру», рассчитаны на глубокое, внимательное, вдумчивое восприятие. Это сложная работа мозга, но в тоже время и очень приятная работа. Потому что такие фильмы — это почти всегда поиск истины. Это пища не только для ума, но и для души, а иногда (как в Дирижере) и для духа.

Конечно, это не новость — что фильмы, подобные Дирижеру не кассовые. Масса не любит такие фильмы. Массе нужна лишь пища для удовлетворения чего-то примитивного. Восполнить жажду встряски, вперемешку с поеданием попкорна и заливанием всего колой. Не более. «Расслабиться». Работа для ума и души — это уже нечто лишнее. Потому что фильмы, подобные «Голодным играм» нас отучили от этой работы. Конечно, не всех. Конечно, не всегда.

Я сама люблю эти экшны. Хотя слово «любовь» здесь не много не к месту. Я не то, что их люблю, я больше к ним привязана. Как можно быть привязанной к дурной привычке. Но я понимаю причину этой привязанности и люблю в действительном смысле этого слова другие фильмы (и не только фильмы) — пищу для души и духа.

Фильм «Дирижер» мне понравился. Картина за полтора часа рассказала о главном пути души — от слепого высокомерного эгоизма до восприятия оголенной правды свой ничтожности. Фильм слишком глубок, чтобы понять все с первого раза. По крайней мере мне. Тут много параллелей, история и о всепрощающей любви, и о Христе, и снова о любви, только с другой стороны. Не зря фильм вышел в прокат во время Великого Поста. В самый раз. Кино» на подумать». Кино «на прозреть».

Церковная музыка — это продукт, который хорошо продается. Дирижер Вячеслав Петров давно это понял. Он не человек искусства — он бизнесмен. И в его оркестре все не музыканты, а простые ремесленники, для которых музыка — просто способ зарабатывания денег, немногим более привлекательный, чем работа на заводе. Из всего оркестра, играющего церковную музыку, только одна женщина верит в Бога! Правда, в фильме есть и еще одна верующая женщина — Ольга. Она едет с детьми в Иерусалим жить в гостинице при монастыре. Но ее религиозные чувства покрываются налетом иронии после того, как мы узнаем, что в монастырь она попала просто купив туристический тур, который «обошелся дешевле, чем в обычную гостиницу». Неужто Ницше был прав — Бог умер? И остался от него только бренд, которым теперь торгуют умелые коммерсанты?

Лицо Владаса Багдонаса напомнило мне афишу фильма «Камень» — тоже каменное и абсолютно непробиваемое. Да, он жесткий и холодный. Его никто не любит. Он не понимает сына, потому что тот чувственная натура и хочет заниматься живописью — для дирижера, который считает, что искусство — ремесло, заявление сына кажется нежеланием работать. Даже когда он узнает, что его сын покончил с собой, устав от бедности и безысходности, отец не показывает горя, пытается сдержаться, ведь он противник проявления чувственности. Он старается оставаться таким же холодным, дает денег друзьям сына, чтобы они организовали похороны. На самом деле внутри у него дикая боль, но его гордость побеждает ее, ведь отец считает, что сын ненавидел его и тоже хочет ненавидеть его за это. Но оказывается, сын оставил ему предсмертное письмо, в котором говорит о том, что, несмотря ни на что, любит отца, они просто не поняли друг друга. Друзья покойного передают отцу картину сына, на которой дирижер изображен Христом после распятия. Обожествление ли это отца или же символ того, что Бог умер внутри него? Скорее, второе. Но Христос воскресает внутри дирижера. Он понимает, что это его эгоизм и черствость привели к такому исходу, но у него есть еще время обратиться к Господу, искупить свои грехи, начать жить по-другому. В конце фильма уезжающий из Иерусалима автобус с оркестром, герои, сидящие в нем, но дирижера не показывают. Может быть, его нет в этом автобусе. Может, он остался в Иерусалиме — в этом святом месте, чтобы быть ближе к Богу, которого всю жизнь старался держать на расстоянии…

9 из 10

Чудом, успев купить последний билет на последний воскресный сеанс, я попал в маленький зал, до краёв наполненный людьми. Утонув в бесконечном кресле, на целых полтора часа отдавшись Павлу Лунгину и его 'Дирижёру'. Прекрасная атмосфера кинозала, только увеличивала напряжение фильма. Давно я не сидел с таким зрителем.

Лунгин, как великолепный дирижёр, управляет всей махиной кино-оркестра, не озволяя ему сыграть ни одной фальшивой ноты. Держа зрителя в напряжении, он одной рукой накаляет события, а другой философски успокаивает, поднимая из глубины душ чувства, давно затерянные во времени. И вот все они голые пред нами, открыв нам свои сердца они, молча, поют реквием своим полетевшим в безвременье жизням. Один неверный ход, и замок из песка и тумана распадается на миллионы песчинок, так больно режущих слёзы в закрытых глазах.

Три дня и резюме всей жизни на столе. Любовь и смерть здесь идут рука об руку, как два неразлучных супруга. И может было бы легче, если этот пресловутый самолёт так никогда бы и не приземлился. Но выбор сделан, и теперь отцу хоронить сына, детям мать, а жене смотреть на ставшего чужим мужа. Тихо стонут небеса Иерусалима, так сладко вдыхавшие гарь уходящего в небеса самолёта. Святая земля обернулась прибежищем для потерянных, и лабиринтом для верящих.

Потрясающе сыграл Владас Багдонас. Изумительно выглядят крупные планы, его по началу немого лица. Но жизнь всё расставляет на свои места, и даже камень бесслёзно плачет. Инга Стрелкова-Оболдина по-настоящему, или я бы даже сказал, по-русски, женственна. Она сильна и любит, но и она не выдерживает.

Прекрасно снят Иерусалим. Не показной туристический рай паломников, а величественный город с тяжёлой ношей кровавой земли. Без лишнего размаха и пафоса – просто пустыня с костяным прахом вместо песка. Аура места передаётся и людям. Подводя итог своим преждевременным поступкам, они только лишь целуют сырую землю, пытаясь вернуть невозвратимое. И Страсти по Матвею приобретают пугающую и восхищающую натуральность, соединившись в унисон со страстями музыкантов.

Полная гармония музыки, актёров и сюжета, дающая на выходе полную трагической необратимости историю, без права на обжалование. Безысходная всепоглощающая скорбь грехов наших, так красиво и тонко обёрнутых Лунгиным в необременительные рамки кинофильма. Страсти не по Матвею, а скорбь по всем людям в бездонном колодце их пороков. Смерть не ради смерти, а ради спасения и тормозной путь длинною в жизнь. Такой он десятый фильм Павла Лунгина.

9 из 10