Рецензии

Звягинцев. Очень талантливый, как мне кажется, режиссер. И мне трудно поверить, что он может снять откровенный ширпотреб. Однажды мне попался его фильм под мистическим названием «Левиафан». И в моей душе затаились сомнения…

Фильм «Левиафан» напоминает мне одну из серий Южного Парка, где группа школьников написала книгу про газы и навоз, а взрослые рассмотрели в ней сокровенный смысл и гениальную концепцию, объясняя каждый омерзительный эпизод философски, из-за чего сами авторы книги негодовали, крича что навоз в их книге это навоз, и никакой ценности не несет, и хватит искать смысл там где его нет. Самый большой минус фильма — он не несет никакой ценности. Ни один персонаж не развивается, ни одно событие не влияет на мировоззрение кого-либо из персонажей. Плюс ко всему, множество сюжетных и логических несостыковок. Иногда такие несостыковки придают анафеме весь смысл и логику событий. Ты смотришь этот фильм и не понимаешь, что происходит, почему происходит, как происходит. Это все остается за кадром, где многие находят смысл, а многие замечают, что это не тайный смысл, а просто халтура. Некоторые поступки персонажей просто абсурдны до невозможности.

Что же я могу сказать? Как это оценить? Ну не могу я поверить в то, что Звягинцев настолько наплевательски отнесся к своему творению. Создается впечатление, будто этот фильм является социальным экспериментом — снят откровенный слив, дабы посмотреть, как народ отреагирует и воспримет. Эдакий тест на вшивость. И вшивых, к разочарованию, оказалось достаточное количество. Как кино, «Левиафан» не несет никакого смысла, а по сему не заслуживает никакой оценки. Это тест а не фильм. Но, поскольку оценить нужно, тогда мой вердикт не может быть иным.

1 из 10

Фильм с довольно избитым, но еще привлекательным сюжетом. Гадкий чиновник, во всей коррупционной красе, отжимает нажитое непосильным трудом. Объективно неплохой актерский состав, который может привлечь зрителя.

Реализация и режиссерская задумка, вылившаяся в матах, пьяных представителях и «плохих» и «хороших» парней, не дают никакой возможности смотреть сей фильм семьей или даже просто в присутствии дам. Мне было бы стыдно показать этот фильм своей матери, жене, сестре, уж не говоря о том, что я постараюсь оградить своих сыновей от этого «творчества».

Если принимать фильм, как российскую жизненную правду и действительность, то нам осталось не долго. Мы подошли к краю и не из-за коррупции и самоуправства чиновников. Мы на краю, потому что режиссер уже не в состоянии показать жизнь без мата. Где наш «великий и могучий»? Он похоронен такими опусами?

Я не писал бы ничего, если бы мат изредка выскакивал для связки слов в отдельных сценах. Здесь им разговаривают.

Обидно, что этот фильм в какой-то мере представляет Россию за границей. Мне обидно, что мою Родину, будет представлять это «убожество».

Во-первых, социально активные зрители неправильно поняли Мединского. К его знаменитой «рашке-говняшке» фильм имеет весьма опосредованное отношение. Никакого обличительного русофобского пафоса тут близко нет. И натура не случайно именно такая — вне национальной географии.

Фильм существует вне пространства, вне времени. Все привязки — не более чем сценарные подпорки. А если говорить об «анти», то он тогда антигуманистический, а не антироссийский. Антихристианский, а не антиправославный.

Фильм, конечно, хороший (как кино), но подлый (как высказывание). Создавая вроде бы дохристианскую реальность, где Бог велик, а человек ничтожен, Звягинцев совершает вполне постмодернистский наброс (поскольку взять, и вот так, играючи, стереть Троицу из концепции мира можно только художественными средствами, умышленно).

Собственно к кино претензий нет — режиссер, как и многие другие (Михалкова тоже будет уместно поставить в этот ряд) пытается снимать фильмы для массового употребления, рассчитывая одновременно и на отечественную, и на западную аудитории, умело (да и мастерски, чего там) используя разнообразные приемы как авторского, так и продюссерского кино. Искусная промокампания, выдающийся визуальный ряд, грамотные актерские работы — его и дома смотрят, и по фестивалям триумфально возят.

Но вот сам пафос, во многом, надуман. Рыбы без головы, Храм без купола (и без Света Истинного), распятый Христос без собственно распятия — и, в конечном итоге, страх без любви. В таком мире нас не ждет ничего хорошего.

Но есть и хорошая новость — этот мир, по счастью, не такой.

Ребята, это ПЯТЬ! Этому фильму я ставлю твёрдую пятёрку за съёмки, натурализм и реальность происходящего.

Жизнь бывает очень жестока, и Звягинцев реально всем показал НА СКОЛЬКО ОНА БЫВАЕТ ЖЕСТОКА. Очень порадовали кадры съёмок не спешной глубинки России у моря. Всё без блеска, мишуры и украшений. Всё как есть в реале. А какие красивые пейзажи.

Фильм глубокий.

Игра актёров на высоте.

Состав подобрали отличный.

Сюжет тоже для такого типа фильмом хорошо закручен и концовка довольно предсказуема. Вывод один: система — сильна, система — везде, система — непобедима в рамках закона, система -сила. А как известно против силы может сражаться только другая сила, такой у главного героя не нашлось. Его просто задавали жернова системы и даже корыстный адвокат не смог ничего сделать. Если перст системы указывает на что-то и говорит «хочу», она это получает.

Кинокартина наглядно демонстрирует не способность обычного простого народа противостоять власть имущим. Как «дядя» скажет, так и будет.

Ну а то, что много водки, так всем ханжам скажу прямо, поезжайте в глубинку и поживите там с годик, сами всё увидите.

10 из 10

Фильм представляет собой набор штампов. Взяли острые социальные проблемы и запихнули их в одну кучу. Манера подачи чем то напомнила Груз 200 Балабанова, хотя там какой то смысл всё же был. Все герои фильма показаны аморальными, причем независимо от их социального статуса. Герой Вдовиченкова вроде на первый взгляд положительный, но в тоже время какой то инфантильный. Юрист из адвокатской палаты никогда не сядет в автомобиль к малознакомым людям, особенно если он решил шантажировать этих людей. И вообще, возникает подозрение, что он приехал не помогать, а совокупляться с женой гл. героя. Местный патриарх, дающий добро мэру на решение проблем силовым путем тоже выглядит как то неправдоподобно. Да и мэру легче решить вопрос деньгами, нежели прессовать юриста из Москвы (!!), у которого связи в Комитете, и фабриковать уголовное дело (не без помощи друзей-стукачей). Отдельное место в фильме занимает распитие водки! Её пьют все, причем в непомерных количествах. Ее пьют с радости, с горя и просто так. Звягинцев хотел вырастить себе славу на текущей политической ситуации. Но не получилось, фильм повалился в прокате. Огорчает, что такое недокино снимается на народные деньги.

Давала себе зарок — не писать на Кинопоиске «отрицательных» рецензий… А здесь не удержалась.

У фильма «Левиафан» я насчитала только два плюса:

1) Название (уже дорогого стоит!);

2) Актер Вдовиченков нашел жену в лице актрисы Лядовой.

Всё! Плюсы закончились, а дальше — только минусы.

- И актеры прекрасные, а игры нет!

- И режиссер от Бога, а каждая новая кинокартина Звягинцева (на мой субъективный взгляд!) всё хуже и хуже. («Левиафан» на самом дне этого падающего рейтинга!)

- И сценарная задумка хороша сама по себе, но куда-то не туда авторов занесло — явно для американского зрителя картина снималась! Ведь в Америке и Европе нас, русских, так себе и представляют — вечное пьянство, драки и мат! Увы, каждый видит только то, что хочет видеть!

… Мой отец говорит своим студентам на лекциях: «У искусства нет воспитательной функции! Есть только эстетическая!!!» Полностью согласна с этим утверждением. Однако эстетика Звягинцева — это сплошное огульное обобщение и помои сверху (НА ВСЕХ!).

Матюги «Левиафана» не раздражают, а смешат. Такое ощущение, что у авторов с русским языком проблемы ('Ёшкин кот!» на все случаи жизни!) — этакое узкое миросозерцание с убогими умозаключениями.

Наверное, и в грязной луже можно разглядеть Звезды! Но не лучше ли любоваться ими на Небе?

Андрей Тарковский, например, тоже показывал грязь (вспомните «Сталкер»), но «его лужами» не устаешь любоваться! — это и есть Эстетика без назидания!

… Давала себе зарок — не писать на Кинопоиске «отрицательных» рецензий, поэтому поставлю нейтральный отзыв о фильме — не хочу (в ответ) выливать помои на авторов «Левиафана». Бог им судья!

На днях я посмотрел фильм «Левиафан», одном из поводов, разумеется, стала награда «Золотой глобус» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Уже сейчас можно судить о том, что в российском обществе эта кинолента вызвала реакцию сопоставимую со знаменитой пьесой Гоголя «Ревизор». О Левиафане говорят, его критикуют, восхваляют, но равнодушным не остается никто.

Теперь же о самом фильме. Первое, что хочется сказать — он очень красив. Пейзажи завораживают и передают ту самую атмосферу разрухи в богом забытом месте, природа не выделяется среди этих развалин, а сочетается с ними, является неотъемлемой их частью. Отдельно стоит поблагодарить оператора, который снимал все с нужного ракурса.

Я не буду строить из себя специалиста по синематографу и великого кинокритика, поэтому просто скажу, что актеры хорошо сыграли свою роль.

Сюжет сначала кажется простым, как 2+2. Есть главный герой, обладающий участком земли. На этом участке стоит его дом, где жил дед, а затем отец главного героя, есть автобильная мастерская. Площадь Николая (так зовут главного героя) приглянулась мэру города и его друзьям из одной фирмы, естественно они ее отбирают, выплачиваю компенсацию, НО есть одно «но» — государственный оценщик имущества оценил землю, последующие убытки на 600 с чем-то тысяч рублей, а частный на 3,5 миллиона. Чувствуете разницу? Но фильм не столько об этом, сколько о предательстве друзей, бесчинстве власти и роли церкви во всей системе. Тут есть все: и адвокат, с которым проведет «беседу» мэр городка, и батюшка поддерживающий власть, только потому, что она власть, и друзья, отвернувшиеся от главного героя. Лента также богата на запоминающиеся и пробивающие зрителя моменты: вот пьяный мэр вламывается в дом Николая и говорит, что о бесправности героя, вот сын, который оскорбляет мать, дальше продолжать не буду, чтобы не спойлерить. Ну и в конце этот мыльный пузырь лопается и хочется кричать, кричать от того, что последняя надежда на справедливость утеряна, о том, что такая история вполне могла произойти в нашем мире.

Можно долго спорить об основной мысли этого фильма, но я все таки скажу собственную: В угаритском мифологическом цикле Левиафан — морское чудовище, спутник бога моря Яма, поверженное Баалом вместе с угаритским «Посейдоном». Так вот в фильме режиссер интерпретировал эту легенду в наши с вами реалии, где вышло, что герой Левиафана не победил.

10 из 10

На самом деле, еще в «Елене» 2011 года, ставшей для Андрея Звягинцева третьей по счету полнометражной режиссерской работой, место привычного для стиля режиссера кристального символизма и пластичной образности стала занимать, пускай и поступательно, но уже неумолимо, острая социальная тематика, пронзительный бытописательский реализм нарратива с проступающими буквально из каждого кадра всеми 50 оттенками киновари, при том, что «Елена» по-прежнему прочитывалась и просчитывалась, не без помощи логарифмической линейки явственного авторского высказывания, и как притча. «Левиафан» же 2014 года, единогласно признаваемый суммой всех слагаемых творчества «нашего всего» Звягинцева, заявившего о себе и как блистательный ученик Тарковского-Сокурова и иже с ними, но в то же время еще со времен «Возвращения» успешно выковавшего свой аутентичный стиль, тем не менее является не рывком вперед для режиссера, а скорее олимпийским прыжком назад, из сугубо монолитной притчевости к манипулятивной предсказуемости, к слишком однозначной простоте изложения, к мануфактурному морализаторству. Сумма слагаемых так и не складывается в красивую цифру ввиду своей нарочитой очевидности.

Маленький прибрежный городок близ Баренцева моря, населенный столь же «маленькими», незначительными людьми. Это, увы, не фантасмагорический город-сад, а фатальный кафкианский город-ад, кьергегоровский город-сон — самый кошмарный из всех привидевшихся наяву. В столь тщательно воссозданном режиссером фоне, остающимся тем не менее предельно условным, легко угадываются отзвуки тьмы маленьких городков Ларса Фон Триера из его «американской трилогии» «Танцующая в темноте», «Мандерлей» и «Догвилль», причем связь с последним даже самоочевидна. Трагедия Грейс, всеми преданной, оболганной и отверженной, кривозеркально синонимизирует трагедии Николая. Звягинцев совершает полный оборот на все 360 градусов от тарковско-бергмановско-сокуровской синематики к чересчур бесхитростной балабановщине(если упоминаемый в связке с «Левиафаном» «Груз 200» был эпитафией на советскую империю позднезастойного разлива с надеждой на будущность, то сам «Левиафан» это уже эпитафия на всю современную Россию; не пасквиль, а трезвая констатация бытующей реальности, но ведь и «Дурак» Юрия Быкова вступил на ту же тропу острого социального высказывания о времени и о себе) и слишком упрощенной, укрощенной во имя большей значительности киноязыка, фонтриеровщине.

Именно здесь, на фоне застывшей во вневременье русской пасторальности, Звягинцев и разыгрывает трагедию противостояния обычного человека, персонажа чуть ли не корневых мифов нации, Николая с государственной машиной-левиафаном. Он — современный Иов, обреченный, как и герой библейского канона, на смерть, уничтожение, превращение в пыль, прах и пепел. Констатируя произвол власть имущих и бесправие униженных и оскорбленных, ставя по сути летальный диагноз без предложения даже успокаивающего невыносимые боли лечения, Звягинцев призывает жить по чести, а не по жести, идти тропой послушничества и мученичества, чтить библейские каноны в то время, когда христианская мораль мертва и извращена, духовные скрепы проржавели и служат не высшим, а низшим целям, гайки закручиваются так, что мало уже не кажется никому, быть как Иов, ставший жертвой спора между Богом и Сатаной, или Николай, сохранивший душу в целости и сохранности, но уничтоженный Системой, Левиафаном. В современном мире, и не о России тут уже идет речь, позиция Николая -это позиция слабого, которого призывают быть еще слабее, покорнее во имя эфемерной душевной целостности. Эфемерной за счет своей очевидной губительности. Законы гуманизма, константы человечности уже не действуют в антигуманном, бесчеловечном мире. Но невысказанным режиссером рецептом решения проблем Руси-Матушки, которую толкает в пропасть Левиафан-батюшка, становится идея вызревающего изнутри бунта, на который сам Николай, со своей святой простотой и немеркнущей чистотой, не способен априори, тогда как снаружи мир большой поглощен собственными противоречиями глубоко геополитического и экономического плана. Впрочем, большая история в картине не ощущается вовсе, с ней нет явного соприкосновения, а проговаримые режиссером истины нескладно рифмуются с истинами классиков, только вот не намечается мотивов «Шинели», а вовсю начинает звучать соцреалистическая «поливановщина» Петра Проскурина, и фильм не тянет даже на острый политический памфлет. Звягинцев создает в картине однозначную поведенческую схему для центрального протагониста, не перелицовывая под современность историю нового Иова-Николая, ибо бунт, по Звягинцеву, пока еще невозможен. Но возможен ли он на самом деле? Имеются определенные сомнения, поскольку тут же организаторы бунта поедут на «черном воронке» в прекрасное далеко. Бунт против Левиафана обернется против самих же бунтовщиков, ибо они чужие на его празднике жизни. Они не большинство, а меньшинство, которому лишь положено тлеть в собственном долготерпении, принимая как данность все удары судьбы, жизни, бога, государства. Бога-государства.

Люди в общем и целом переживают свою современность как бы наивно, не отдавая должное ее глубинному содержанию.

Зигмунд Фрейд

Этот фильм со странным названием, отсылающим к библейским легендам, не на шутку взбудоражил россиян. Андрей Звягинцев из артхаусного режиссера, снимающего интеллектуальное, не особо понятное и интересное массовому зрителю кино, превратился вдруг в популярную медиа-фигуру, а его «Левиафан» стал самым обсуждаемым событием в мире киноиндустрии. Буквально каждый посчитал своим долгом высказаться, причем мнения и трактовки оказались столь резкими и прямо противоположными, что иногда возникали сомнения, об одном ли фильме идет речь. Ура-патриотично настроенные граждане незамедлительно начали закидывать режиссера тухлыми помидорами с криками о намеренном очернении России и работе «на Запад». Напротив, граждане ориентирующиеся на либеральную оппозицию, увидели в «Левиафане» яркую критику преступной власти. Православные возмутились поклепом на РПЦ, а особо экзальтированные верующие начали в дебрях ветхозаветной мифологии искать «неисповедимые пути господни» оправдывающие поддонка мэра как «руку божью». Благодаря необычайной шумихе, «Левиафан» из очередного фестивального фильма превратился в большое общественно-значимое событие, что заставляет, оставив в стороне суждения о его художественной ценности, рассмотреть это кино в ракурсе социальной психологии и глобальных медиа-процессов.

Сразу нужно отметить, что превращение «Левиафана» в информационную бомбу произошло явно не без участия его продюсера, известного медиа-магната Роднянского. «Левиафан» изначально нацеливался на получение «Оскара» и все было профессионально разыграно именно с этой целью. Еще на стадии запуска в производство специально подчеркивалось, что за основу взят американский сюжет. Хотя, по сути, история пьяницы Коли имеет мало общего с его заокеанским «прототипом», всюду указывалось, что истоки фильма именно американские. В «Левиафане» прекрасно показан национальный русский колорит с его монументальностью суровой северной природы, дикими нравами и тотальным беззаконием — именно в таком удобном виде западные обыватели привыкли видеть Россию. А ход со «случайным» сливом «Левиафана» в интернет и искусным созданием ажиотажа вокруг него просто гениален. Вызванная фильмом волна обсуждений затопив страну пересекла океан и, достигнув оскаровского комитета, должна была продемонстрировать нового оппозиционного режиссера, снявшего кино, оставившее огненный шрам в сердце каждого россиянина. До «Оскара» немного не дотянули, но и без него «Левиафан» добился огромного успеха. И нужно отдать должное продюсерам — они прекрасно чувствуют дух времени и эффективно используют общественные настроения и пиар-технологии.

Интересно, что кино, казалось бы, так жестко разоблачающее преступность российской власти, на четверть финансировалось из госбюджета. А самые что ни на есть «зажравшиеся бюрократы» хотя и поморщившись для приличия от обилия в нем мата и водки, восприняли фильм скорее положительно. На самом деле, ничего удивительного здесь нет — ведь все прекрасно понимают беззубость «Левиафана» и бесплодность жарких споров вокруг него. Острие критики в большинстве случаев направлено в некое иллюзорное пространство, имеющее с реальностью лишь отдаленную связь, так что настоящему Левиафану имя которому Капитал фильм Звягинцева абсолютно безвреден. Скорее наоборот. Своей мрачной депрессивностью он утверждает незыблемость произвола и толкает на некие поиски метафизических смыслов в угнетении и эксплуатации. А все эти разговоры об очернении светлого образа «великой Руси» напоминают мартышкины обиды пенявшей на зеркало в басне Крылова. Звягинцев не показал ничего экстраординарного, и любой, кто имеет желание и смелость смотреть на жизнь без розовых очков телевизионной пропаганды, прекрасно это понимает. Другой вопрос, что Капиталом (который является истинным «Левиафаном», если уж выражаться вслед за Звягинцевым в такой метафоричной форме) все давно успешно используется, коммерциализируется и продается. Включая общественные проблемы и патриотические чувства.

Не менее иллюзорными, чем патриотическая риторика, оказываются попытки представить Звягинцева как художника-реалиста, жестко и бескомпромиссно вскрывающего язвы российского государства. Та реальность, которую запечатлел Звягинцев, является для него лишь формой выражение неких сакральных, метафизических, духовных поисков. В изменение общества он не верит и ищет экзистенциональные пути выхода из мрачной действительности. Его фильм-притча символизирует усталость и апатию российской интеллигенции, неспособной разглядеть истинного Левиафана, с которым она связана тысячами нитей, и кинувшейся в околорелигиозные искания в попытке «понять» и оправдать правовой беспредел, творящийся вокруг.

«Левиафан» Звягинцева, благодаря своей притчевости, может быть интерпретирован как кому угодно. Поэтому, все, по сути, остались им довольны. Ура-патриоты повозмущались очередной чернухой, либералы порадовались красочной демонстрацией как все у нас плохо, западный зритель повздыхал над «глубинными образами таинственной Руси», медиа-бонзы искупались в лучах международной славы, униженные и оскорбленные утешились религиозным опиумом, а кинолюбители насладились талантом режиссера. Все прекрасно в этом лучшем из миров. Но сними Звягинцев просто фильм про бульдозериста, сравнявшего с землей администрацию, покусившуюся на его землю — это было бы куда более здоровее!

Говоря о нашумевшем «Левиафане» Звягинцева, сорвавшем овации на самых престижных западных фестивалях чаще всего оперируют двумя понятиями: красиво и всё — как — в — жизни. С первым-то, конечно, не поспоришь: красиво, слишком красиво, со всеми волнами-приливами, горбинками гор и аутентичными скелетами, невзначай разбросанными на маленьком пляже в бухте. Эстетическое наслаждение для всех органов чувств, да такое, что кажется — Баренцево море вот-вот перехлестнёт по ту сторону камеры, и мы услышим запах соли. Кричман всегда снимает красиво, а в этом фильме пейзажи и вовсе возведены в ранг некой хтонической силы, что одновременно и кара небесная, и языческий божок, которому напуганные варвары приносят разную снедь и не очень юных и уже совсем не девственниц. Море отыгрывает значительную часть глубоководности сюжета, и стоит мысленно вырезать картинку — останется только триптих водка-церковь-кит. Да и кит уплыл, а может, сдох, только разбитые бутылки остались.

А вот со вторым поспорить можно: и дело даже не в том, что «проклятые басурмане оклеветали», ведь понятно, что и рожа кривая, и в каких-нибудь социальных магазинах на первых же полках красуются граненные бутылочки, а про ушлость народных избранников после Гоголя и говорить-то нечего — всё это знаем, умеем, практикуем. Скорее недоумение вызывает интонация режиссера, то ли поддавшегося комплексу бога, то ли целенаправленно доделывающего ленту аккурат к первым престижным показам. Язву на теле Звягинцев показывает как тот же северный городок: холодно, абстрагированно и с пассивным ожиданием того, когда один унылый вид сменится на что-то более драматичное и величественное. Это просто кучка хрюшек, которые копошатся в навозе, с хрюканьем жрут арбузные корки и серые буханки, причем не дают забыть, что они — животные сообразительные, хоть и за милую душу бегущие на убой, но по-житейски неприхотливые и забавные. Звягинцев, видимо, собирался выступить в роли мясника, вывалив туши гнилыми потрохами наружу, но для этого он слишком чистоплотен, на его одежде крови нет, ведь фильм — большая лаборатория, а сам творец в халате, резиновых перчатках и стерильной маске. Тогда при чём здесь тонны морских гадов, соленый бриз и одинокий домик на берегу: на раздельщика рыбы режиссёр не похож тоже, а само мясцо слишком жирно и толсто.

Если уж говорить о слове, которым надо жечь сердца людей — «Левиафан» попеременно говорит со зрителем то смачным трехэтажным, за неимением старания скукожившимся до размеров картонной одноэтажки, то кухонной латынью. И если мат в руках мастера превратился бы в подобие чего-то нужного для раскрытия образа или посыла, здесь он залит паленой, безыскусен, навязчив и кричит в мегафон при каждом витке мысли, оформленном известным междометием для выражения экспрессии. А в перерывах на перекур, обед и секс со слезами на глазах не успевший просохнуть зритель заворачивает в такие дебри, что, кажется, и не вывернуть из них во веки вечные. Груз интерпретаций тяжеловат для рядового человека перед синим экраном: тут вам Иов и его искания, и про вертикаль общественного устройства по Гоббсу сказано, и довеском про кита-маньяка, поглотившего ещё одного библейского героя. Но чтобы пресловутый человек усвоил урок, к каждой отсылке приставлен сурдопереводчик (см. скелет местного Моби Дика, батюшку, прямо рассказывающего главному герою библейскую притчу или ну совсем продажного мэра). Говорили-то на латыни, возвышенно и с инверсией, молитвы читали, Завет пересказывали, причащали и отпевали, а вышло всё одно: сомнительная богадельня на кухне и рюмка водки на столе. Как говорил один хороший сатирик: звучит страшно, но на самом деле ничего не значит. Это же какая-то недофилософия получается!

Человек человеку свинья — мы принимаем это без обсуждений, как и то, что машина подавления мнет без предупреждения, оправдания и покаяния. Только конкретно по Звягинцеву непонятно кого и зачем мять, если люди и сами справляются: переживаниями, изменами и ящиком водки, за которым рядовые пьяницы заходят прямо из церкви просто и буднично: почти что по расписанию. И придавленный железным сапогом Коля, вызывает не тот ужас, на которой рассчитывали: это скорее жалость к людям — они уже так завязли в кабаках, рыборазделочных заводах и грязных комнатушках, что добровольно отдались на растерзание, умыв руки по примеру режиссера, который от этих самых людей дистанцировался настолько, будто бы его и не было. Вернее, он был, но явно не в провонявших уборных и мрачных домах — он на красных дорожках, где можно с умным видом поговорить, как общественный пафос завяз и хлыщет спирт в три горла и как реальность по-пацански бьёт под дых арматурой, ущемлениями и домашним насилием. Мы — это не они, а они это не мы, все врассыпную, и человек здесь ничто хотя бы потому, что он покорно снимает с себя всю ответственность и перекладывает на «больших» людей — а мы-то сами юродивые и вообще Иовы, только погрязшие в бюрократической проволочке. Отчасти правы были те, кто говорил, что Звягинцев сам генерирует дивный пейзажи ада: ведь в финале недвусмысленно, но с известной долей цинизма завещано: правда — есть свобода, а свобода есть сила. Правды нет, нового Иова сажают в тюрьму, следовательно, свободы нет, силы нет, и вообще ни-че-го. Только раз уж истины нам не видать как своих ушей, то силу стоит поискать в чём-то другом: хотя бы в любви (недаром первое появление жены Николая — единственный светлый эпизод, белые створки, мирный свет лампы и виднеющееся море). Может, хоть на ней не потопчутся?