Рецензии

На выходных возникло настроение погрузиться в «Солярис» Тарковского. Это то кино, благодаря которому я влюбился в киноискусство, суть которого не расстановка реплик, сюжет и хорошие актеры, а нечто большее. То, что объемней его создателей и зрителя. Мне было шесть, когда гравюрами в сознание легли дождь внутри дома, оледенелое платье, хрустящее страшным блеском, невесомость, множество фигур Хари и домашнее видео главного героя, его образы: Детство, Отец, Мать. На фоне Брейгеля.

«Солярис» выключает реальность с первых же кадров: водоросли, лениво помахивающие мохнатыми лапами в чистой воде. Шорох поверхности воды. Пульс сокращается, тело плывет в состоянии покоя… Фильм медлителен, но это мой ритм, когда мысль перестает бесноваться.

Тарковский начал работать над «Солярисом» в ответ на механическую ораторию «Космической одиссеи 2001 года», о которой писал: «Но кому интересно произведение, где технические достижения сами по себе стоят в центре внимания художника? Ведь искусство не может существовать вне человека, вне его нравственных проблем».

Андрей Арсеньевич хотел показать, что Земля важнее космоса и того, что за пределами Солнечной системы. «Человеку нужен человек». В финале его ответа на фильм Кубрика блудный сын возвращается в Землю Обетованную, что воссоздана на поверхности чуждой планеты. Интерпретаций смыслов «Соляриса» — масса, в том числе известны и некоторые пояснения самого Тарковского. Но настоящее произведение искусства живет дольше автора и со временем обретает иные прочтения.

Недавно мне попалась инфографика о будущем, которое ждет человечество в 21 веке: нано-роботы, вечная молодость, виртуальная реальность. Расскажи кому-нибудь в 1972 году о технических достижениях нашего времени, этот человек взорвался бы от зависти, а может, и не поверил бы вовсе: Интернет, миниатюрные носители информации, скайп, компьютерные игры, hi-tech-одежда etc. Мы же воспринимаем все, как должное. И спустя 50 лет, когда, возможно, будет доступна простая смена неработающего или больного органа, новые люди будут считать, что так было всегда. И не смогут даже помыслить (а зачем?), что кто-то жил иначе.

Прогресс развращает нас. Именно эту мысль я всегда читал в картине Тарковского. Да, прогресс вдохновляет: мы победим болезни, старение, будем летать в космос со скоростью света, наделаем роботов, что там еще нам надо от высоких технологий? Однако, в итоге уйдем от собственного, человеческого облика (который для многих в 20 веке ассоциировался с образом и подобием Божьим). Нашим уделом будет одиночество. Воплощенная фантазия на кусочке земли. Виртуальный отпечаток мечты. Иллюзия внутри иллюзии.

Однако, «Солярис» — не сигнал тревоги. Это напоминание об истоках. Музыка Баха не просто так пронизывает кадры этой ленты: сцена в невесомости, которая, кажется, венчает хрупкий мир воспаленного сознания Криса и подарок мыслящего океана. У Тарковского была вера в то, что победит культура. Что человек не сорвется в первобытное или амебное состояние, достигнув цели. А испытает благодарность за жизнь и мир, подаренный ею. Будет мир оберегать. Ту самую воду и журчание ее поверхности.

Камера медленно движется вдоль водоема с водорослями, демонстрируя глубокую одухотворенность будто живых растений, обладающих или разумом, или сверхчувственной идентичностью, или фантазматической основой. Местом действия первой части фильма является стандартная для Тарковского русская сельская местность с дачей и живописной природой, где главный герой, психолог из космического агентства, Крис Кельвин, встречается с пилотом Бертоном и обсуждает возможные пути решения проблем будущего соляристики — науки, изучающей недавно открытую и загадочную планету Солярис. Развитие науки зашло в тупик, на космической станции происходят странные вещи: ученые видят галлюцинации, сходят с ума и сводят счеты с жизнью. По свидетельствам Бертона, постоянно перемещающаяся жидкость, формирующая поверхность далекой планеты, время от времени может воспроизводить узнаваемые формы (сложные геометрические фигуры, тело гигантского ребенка, человеческие постройки). Крису необходимо отправиться на полузаброшенный космический корабль и выяснить причины необъяснимых явлений.

Жуткая и беспокойная атмосфера на борту станции обусловлена возможностью устанавливать контакт с океаном планеты — ученые делают вывод о том, что он представляет собой мыслящую субстанцию, способную загадочным образом читать мыли людей, материализовывать их собственные глубинные травматические фантазии и представления. «Гости» членов исследовательской группы являются им из снов и представляют собой извлеченные «островки» памяти, подлинные знания об окружающей действительности, сокровенные мечты и послания в истинной форме, сознательно отвергаемой. Физиолог Гибарян, не выдержавший столкновения с фантазматическим субъектом — невинной светловолосой девушкой, являющейся материализацией его интимных мыслей, — умирает от стыда.

Вскоре после прибытия на корабль Кельвин обнаруживает рядом с собой в постели свою покойную жену Хари, покончившую с собой десять лет назад на Земле, после того как он оставил ее. Все попытки избавиться от жены терпят крах, Хари обретает статус Реального, вечно утверждающего себя субъекта, стереть который невозможно, пока мысли, чувства и фантазии Криса сосредоточены на нем. Кельвин осознает, что Хари лишь материализация его вины, его грехопадения, его мужских фантазий. Поведение по отношению к призраку своей жены изменяется под воздействием осознания былых ошибок — акт самобичевания затрагивает и мысли о матери, о родном доме. Трагическое, и в тоже время героическое самоубийство Хари как подлинно этический акт самостирания своего призрачного, неживого и немертвого существования является своеобразным апогеем обличения своих поступков Кельвином, самообвинения и раскаяния за свое прошлое.

Энцефалограммы Кельвина, отправленные океану планеты в последнее время пребывания Криса на станции, сыграли положительную роль, на поверхности Соляриса стали образовываться острова, «гости» перестали посещать членов исследовательской группы. Эти «острова надежды», «острова человечности», «острова любви» стали заполнять то расстояние, ту дистанцию, которую мы стараемся сохранить, чтобы поддержать целостность эгоистичной символической вселенной внутри нас самих, чтобы не ощутить негативное воздействие отрицаемой нами истины. Недосягаемое ядро внутри нас и есть океан Соляриса, еще более недосягаемое, чем Бессознательное, чрезвычайно важное для осознания экзистенциальной сущности и любви к окружающему миру. Последние кадры, изображающие возвращение Криса домой, символизируют прощение, осознание неотвратимости истины и необходимости любви к близкому человеку.

«Человеку нужен человек», — утверждает профессор Снаут в библиотеке на космической станции. Нравственная стойкость и чистота, следование моральным устоям и правилам, любовь к ближнему — эти свойства еще долгое время будут являться непоколебимыми «страшными гранитами», на которых строится высокое здание человеческой культуры.

10 из 10

Далеко не все литературные произведения экранизируют дословно — иногда это просто невозможно, а иногда режиссер имеет свой собственный взгляд на вопросы, поднятые в первоисточнике. «Солярис» от Андрея Тарковского — как раз второй случай. Не смотря на то, что основной сюжет кинокартины совпадает с книгой, Станислав Лем, автор одноименного фантастического романа, был недоволен экранизацией, ведь в своем произведении он делал акцент на совсем других вещах. На его страницах рассматривались границы человеческого познания, были размышления над тем, что люди еще не готовы к контакту с существами, на уровень опережавших их развитие, однако к ним все равно стоило стремиться… В романе космос, ни смотря ни на что, был нашим будущее и своего рода спасением.

Андрей Арсеньевич Тарковский поднял совершенно другие вопросы. Фильм «Солярис» — это психологическая драма о страданиях человека, который мучается комплексом вины и не может найти покой. Космос здесь воспринимается здесь как некое абсолютное зло, в котором нет и не может быть спасения, только страх, опасные иллюзии и смерть…

Собственно, сюжет здесь завязан вокруг планеты Солярис, океан которой обладает собственным, непонятным человеку разумом. Прибывавшие на его орбиту люди сталкивались с непонятными существами, которые были порождением океана и отражали их внутренние переживания. Так, главный герой Крис Кельвин, находит там свою жену, покончившую с собой много лет назад. Он понимает, что это не она, а лишь существо, очень похожее на нее, но сам Крис очень быстро начинает воспринимать ее как собственную покойную жену и уже не в состоянии прислушаться к голосу разума…

Конечно, как и все остальные фильмы Андрея Тарковского, «Солярис» наполнен метафорами и скрытым смыслом, и каждый вдумчивый зритель непременно найдет в нем что-то свое. Лично я считаю его одним из лучших фильмов Андрея Арсеньевича и даже более выдающимся произведением, чем роман-первоисточник.

9 из 10

Для меня это был второй фильм Тарковского. И эта вторая моя любимая книга в этом жанре. Со «Сталкером», промозгло земным и как бы сминающим, «Солярис», космически-недосказанный, сравнивать сложно. Да и нужно ли? Скажу лишь, что «Солярис» Лема мне виделся более давлеющим и (гадкое слово) «триллерским». Ну и образы в голове, конечно, возникали фантастические.

Здесь их почти нет, именно сюрреалистически гигантских картин перед глазами. Но есть нечто другое невероятное. Как Тарковский передал атмосферу космоса без космоса, обойдясь лишь парой штрихов-намеков, эмоциями человеческими и гостьи, для меня полная загадка.

Второе невероятное. «Солярис» книгоподобен, что не значит «копирует книгу». Он сам — книга. Просто музыка и безсловестная картинка — это то же двустраничное описание, только составляем мы его сами. При этом фильм не «убежал» от оригинала. Все главное здесь, плюс авторский «секретный ингредиент». Как удалось сохранить такой баланс? Опять же, не ведаю.

Третье невероятное. Фильм завоевывает и перевоспитывает, не претендуя на это. За три часа я преодолел путь от «когда же» до «не кончайся, пожалуйста» и очень сожалею, что больше не преодолею его никогда.

Пока все. Не буду приводить цитат — сами услышите. И вообще, не читайте рецензий, а смотрите.

Пока вы читаете эту фразу в мире родилось три человека, а кто-то совершил самоубийство. Пятнадцать тысяч людей получили оргазм, а где-то на краю света от голода умер ребенок. Бесконечные количества атомов (и фактов) вокруг и внутри вас самих сталкиваются, вступают в реакцию и умирают, чтобы вновь воскреснуть. Солнце тем временем отмечает свой 4 590 000 000 день рождения. Что для него все наши горести, печали, жизненные напасти, невзгоды, радости, воодушевления, прозрения? НИЧТО! Но для живого человеческого существа они, словно само Солнце — т. е. ВСЕ! Долгое время зависимость духовного мира человека и окружающей природы была односторонней. Природа формировала быт и нравы человечества, которое медленно, но верно «градировало» от ее обожествления до безоговорочного развенчания, от абсолютной зависимости до тотального господства…Что ж, отныне природа сама зависит от баланса деструктивных и созидательных тенденций в душе человека, который научился даже расщеплять атомы. Все бы вроде ничего, да только в этой самой душе далеко не все ладно.

Персонаж Донатаса Баниониса — учений Крис Кальвин как раз переживает острый душевный кризис, хотя мало об этом задумывается. Волей-неволей ему приходится взглянуть в бездну своей души, когда он прилетает на исследовательскую станцию близ планеты Солярис, где оживают и материализуются все прошлые воспоминания. Кальвин встречает там свою жену Хари, более десяти лет назад покончившую с собой. На станции, помимо Криса, присутствуют и другие члены исследовательской экспедиции. И, каждый из них заново знакомится со своими призраками, долгое время таившимися в глубинах бессознательного, запертыми в самых темных уголках совести, но, неожиданно, получившими фактическое, телесное воплощение. Некоторые не выдерживают колоссального психического напряжения, навалившегося всей тяжестью бытия чувства вины и безвозвратной утраты и обретают спасение в смерти, как доктор Гибарян. Двое других ученых, Снаут и Сарториус, находятся на грани полной потери рассудка и возвращения в первозданной лоно хаоса и безумия. Они пытаются защититься от помешательства давно известными способами иронии или отрицания, но видения не отступают. Контакт призраков прошлого и ученых далек от привычных стереотипов резкого, насильственного вторжения чудовищ в мирно текущую жизнь «разумных» граждан. Скорее он ужасает своей монотонностью, неспешностью, мягкостью и осязаемой безысходностью. Где-то на краю ученого сознания Криса, пораженного невероятностью и алогичностью происходящего, зреет верная мысль, способная разрешить ситуацию: «Нужно не бежать, но попытаться понять и осознать друг друга». Естественно, склонный к рефлексии Крис, добивается в этом вопросе небольших успехов, в отличие от своей тонко чувствующей жены, которая, как и всякая женщина, имеет куда более развитую интуицию и насыщенный эмоциональный спектр. Диалог двух бывших супругов все больше превращается в монолог-исповедь несчастной Хари, что желала своему избраннику только счастья и хотела подарить честную, искреннюю, бескорыстную любовь, которой Крис не понимал и не умел принять. Чем более полной и яркой предстает богатая, живая индивидуальность мертвой Хари, тем более отчетливо вырисовывается вся скудость, косность и мертвенная неподвижность живого Криса. Наконец, осознав ситуацию во всей ее трагической полноте, заметив какие невероятные страдания они причиняет мужу своим существованием (и не увидев пользы), Хари решает избавить несчастного от своего присутствия и вновь совершает самоубийство, которое фактически является актом жертвоприношения (любимой темы Тарковского), рожденным из любви, а не из эгоизма, как ранее считал Крис. Это ошеломительное событие служит для героя последним и решающим толчком, после которого он начинает, наконец, прозревать свое духовное падение и познавать то, что для него ближе всего: свою, пока еще чувствующую и живую душу, а не бесконечно далекие космические пространства, т. е. экзистенцию бытия человека, которая и является ключом к загадкам природы. Солярис, получив от Криса данные о его внутреннем мире «отзывает» видения и в бесконечном океане хаоса образуются острова памяти, на одном из которых и поселяется Крис.

Наука и искусство часто идут вровень в области познания человеческой психики. Солярис служит тому подтверждением. Фильм, сам того не сознавая, как по нотам разыгрывается в терминах психоанализа. Вряд ли можно говорить об увлечении Тарковского Фрейдом, уже по той причине, что никакого Фрейда (равно как и психически больных) в Союзе официально не было. Между тем, легко признать в Солирясе океан бессознательных влечений и архетипов, играющих нашими рассудочными и рефлексивными понятиями как игрушками. Хари символизирует вытесненное чувство вины, а сама ситуация разрешается типичным психоаналитическим рецептом повторного переживания и полного воссоздания травмирующих событий. Важнейшую роль в фильме, как и в учении великого австрийца играет «фигура» отца — т. е. все связанные с ним образы, фантазии и воспоминания. Также следует заметить, что женщина у Таковского и у Фрейда одинаково предстает своеобразным иллюзорным субъектом, рожденным психикой мужчины. Проще говоря, любовь к женщине — это сон, греза, мечта, спроецированная на ближнего, а сама женщина для мужчины в куда большей мере плод фантазии, нежели реальный человек (что дает ей неограниченную власть не только в телесном, но и ментальном смысле). Невероятно красочен, насыщен и оригинален образ Хари, познающей себя лишь видимостью, духом, отражением. В фильме множество сцен, вплотную подходящих к символическому, описательному анализу женской сущности и естества, хотя генеральная линия картины проложена в совсем иной области..

В 60-е, 70-е годы прошлого века, когда механизация и капитализация, а также рост вещизма приблизился к экстремуму, по миру прокатилась реакция. Возникли эскапистские движения (хиппи), а в искусстве кинематографа свое слово сказали такие титаны как Бергман, Феллини, Антониони и, конечно, Тарковский. Но никто из них не встречал на своем пути столько трудностей как Андрей Арсеньевич. Лично я не могу взять в толк, как он мог вновь и вновь, упорно и терпеливо пробивать толстый пласт материалистической идеологии и государственной пропаганды плоских социально-бытовых ценностей и не отступать. Идя в разрез со всем миром, пораженным чудом полета человека в космос, дарами техногенеза и неуклонно растущей комфортностью существования, Тарковский четко и ясно разворачивает свою несвоевременную, «абстрактнейшею и туманнейшею» по расхожим понятиям философию. При ее помощи он хочет доказать, что человек еще духовно не дорос до собственных изобретений. В своем сверхтехнологичном мире — он могучий властелин, нравственно, психически (и мета-физически) деградировавший до немощного калеки. Машины, космические корабли, жизнь до сотни лет…Зачем ему все эти игрушки, если он не имеет дома, оторван от собственного бытия, забыл о цели и обречен бесплотным призраком вечно скитаться по миру, где есть все, кроме…маленького островка посреди бесконечного хаоса, где странник мог бы, смирив свою гордыню, пасть на колени и вымолив прощение, почувствовать себя дома и нужным кому-то в океане пустых «фактов» и безмерного, бесконечного и молчаливого космоса.

Я вернулся домой!.. вместо дома — корчма (по мотивам романса А. Малинина)

Андрей Тарковский — один из тех немногих, о ком принято говорить на «Вы» и полушепотом (не благоговейным — кто вообще благоговеет в наш насмешливый век? — но уж точно почтительным). И, конечно, он едва ли окажется в рядах порицаемых за бездарную экранизацию литературы. Что, в сущности, абсолютно справедливо: там, где другие увечили, ломали, насиловали бездарно, он делал то же самое даровито, с неторопливым могучим размахом и абсолютной уверенностью в том, что цель оправдает средства. Его всегда тянуло скорее высказаться, чем прислушаться, и избранный для жертвоприношения гению текст покорно сдавался, пустел, истончаясь до хрупкой чисто внешней сюжетно-образной формы, теряя эндемичные идеи, чтобы принять в себя чужие и слиться с ними в экстазе.

«Солярис» — лишь один из ряда подобных метаморфов, но именно его, пожалуй, отличает виртуозность подмены, способность прикинуться именно экранизацией, а не полетом над мотивами. Вот он, психолог Крис Кельвин, прибывший на станцию, что вращается вокруг планеты с предположительно разумным океаном. Узнаваема и сама станция, ретро-футуристическая, звонко-жестяная, вошедшая с закатом соляристики в период полураспада, эру жестоких чудес, когда в предрассветной темноте на твое плечо вдруг опускается теплая рука, и то, чего ты боялся, о чем сожалел или, напротив, мечтал, приходит во плоти (кровяные тельца, клетки, молекулы) — воскресшее, невыносимое. Не окупающееся даже радостью Контакта, ведь свидание Кельвина с десять лет как умершей женой может быть как посланием океана, так и лабораторным опытом или даже случайным жестом в бессмысленном разговоре двух слепоглухих. Сюжет романа не претерпел существенных изменений, разве что придуманный мир обрел отчетливый аромат русскости: англоязычные фамилии, лица актеров-прибалтийцев, но тут же, вкрадчиво, неотделимо — Гагарин и Циолковский на оконном витраже, походя цитируемый Толстой, вдумчивое опьянение, диалоги о совести и Родина, которую нужно любить, как себя, как женщину, как ближнего, ведь кто, если подумать, ближе, чем она? И только те, у кого между романом и фильмом не случилось хронологического разрыва, кому ведома история о том, как поссорились Андрей Арсеньевич со Станиславом Самуиловичем, или же просто влюбленные в футурологию Лема, ждущие и не обретающие окончаний афоризмов, знают, что между двумя «Солярисами» парсеки безвоздушного пространства. И угадайте, чьи идеи на полпути полетели в шлюз?

Дело даже не в том, что творцы оперируют разными людьми, хотя и это есть: одноименные персонажи в своих базовых характеристиках так и норовят разойтись, кроме разве что Хари, самотождественной в мучительных попытках (проклятые вопросы, отчаянные ласки, сожженная жидким кислородом гортань) из конструкта, наскребенного по сусекам Кельвиновского подсознания, стать личностью. Тарковский и Лем оперируют разными человечествами. Человечество польского фантаста оптимистично, деятельно, самоотверженно, чуточку глуповато и самодовольно, непоправимо экстравертно. Проблемы, которое оно ставит перед собой — по преимуществу гносеологические, яркие, конкретные. Даже оказавшись у подброшенного океаном зеркала, отразившего не праздничный фасад, но затхлые закоулки человечности, оно в лице трех своих представителей, запертых на станции, не опускает рук, но принимает эту муку как еще один рубеж, который нужно преодолеть, заново учится исповедоваться, не боится принимать решений, пусть и неправильных. Человечество русского провидца, напротив, интровертно и нерешительно, готово в любой момент отвернуться от брошенного самим существованием чуждого непознаваемого разума вызова и нырнуть в спасительную ограниченность. Рука, оказавшись в невесомости, ищет другую руку, наука после Хиросимы намертво завязла в нравственности, а возникающие перед внутренним взором вопросы, все больше этические или, бери выше, онтологические — аморфны, глубокомысленны и принципиально неразрешимы, других не держим-с.

Вот здесь, именно здесь могла бы глубже, пронзительнее прозвучать не очень внятная у неверующего писателя тема покаяния, или на худой конец (коль скоро советская цензура обеспечивала атеизм принудительный) самопознания. Но, парадоксальным, учитывая заинтересованность Тарковского в подобных темах, образом, этого не происходит. Люди в «Солярисе» теряются среди вещей, и дождь, барабанящий по фарфору, по еще горячей глади чая в забытой чашке, приковывает взгляд эффектнее, чем безучастно страдающие лица, чем даже обнаженная плоть, глядящая сквозь мокрый халатик, и металлический страшный звон заиндевевших легких. Если Кельвин и движется, то — лишь географически и все больше по кругу: из точки А в точку А. Если и учится чему-то, то — смиренно падать на колени, перед любимой ли, перед отцом ли, доверчиво тыкаться лицом в лиловые вязаные квадраты маминого платья. Бесконечно возвращаться домой, не на Землю даже, а в фантазии о Земле, туда, где старомодный домик со старомодным папой, книги, дремучие лопухи, костер на снегу, а в гараже — пугливо косящая гнедая лошадь. И так благостно. И так спокойно. И душно, невыносимо душно.

«Человеку нужен лишь человек»

Мысль о возможности внеземного контакта будоражит умы человечества пожалуй что с самого его возникновения.

Совершая научные открытия, самозабвенно посвящая себя мечте, человек даже не подозревает, зачем, в сущности это нужно. Кажется, что встреча обернется чередой новых открытий, взаимному обмену или возможностью осознать превосходство земного разума.

Но может так статься, что мы — лишь пленники собственного разума, уютно устроившиеся в тесноте иллюзорной бесконечности. Как быть, если все, что может донести до нас другой Разум — это необходимость оставаться человеком, таким как его создал Господь.

Герой Баниониса сперва показывается сухим рационалистом, для которого, казалось не осталось неразрешенных вопросов. Все достаточно просто: нужно отправиться на застывшую на несколько десятков лет космическую станци и принять решение о целесообразности продолжения затянувшейся научной экспедиции.

Но задание на поверку оказывается не таким простым, он, словно, Фауст встречает своего Мефистофеля и за сотни миллионов световых лет от Земли острее всего встают простые человеческие вопросы: совести, счастья и любви. Сперва, он подобно Мартину Лютеру кидает чернилицу в отголоски собственного прошлого, отказываясь верить и не желая признавать реальность.

Но когда оказывается, что даже умершие близкие снова могут быть рядом, он начинает задаваться вопросом- какая разница, что есть реальность, а что — нет, если есть есть шанс обрести Любовь. Она не терпит ограничений и не ждет правильной с точки зрения логики ситуации.

Оказываясь в путешествии по глубинам собственного подсознания, он за сотни световых лет встречается с тем, о чего так давно сбежал в самом себе. Отказываясь любить, выбирая путь сухого цинизма, он разрушал собственну душу в бездне своего одиночества. Но невозможно сбежать от собственной тени, закрывая на нее глаза.

Самые важные слова, которые почему-то так сложно произнести самым близким и важным людям: родителям, любимой, мы прячем под пустой маской показного цинизма.

Но законы Вселенной везде одинаковы — каждый человек приходит в нашу жизнь для того, чтобы указать на собственные ошибки, тем самым помочь нашей Душе вырваться из колеса Сансары. До тех пор, пока мы не примем урок, он словно черт из табакерки станет преследовать во множестве реинкарнаций.

Но, к сожалению, как это часто случается, прожитый слишком поздно урок оборачивается горечь бесконечного расставания с самыми близкими.

Отдельного внимания заслуживает режиссерская работа.

Сцена с поездкой по многоуровневым дорогам Токио стала одним из самых больших визуальных удовольствий в кино для меня. Звуковой и визуальный ряд словно предвещает путешествие в бесконечность, оживляя мириады других миров, каким безусловно был Токио для советского гражданина.

Фильм начинается и заканчивается водной стихией: сначала это небольшой пруд на даче родителей, а затем это лишь маленький остров в бесконечном океане Соляриса. Как быть, возможно с самого начала ясно, что вся эта Вселенная заключена в маленьком прудике, заросшем водорослями, на самой простой родительской даче.

Гениальность картины Тарковского, как в истинном произведении искусства- это возможность зрителю увидеть свой собственный смысл, находя тревожащие душу отголоски. Поэтому его невозможно пересказать или объяснить, «Солярис» можно только прожить.

Это именно его Солярис. Солярис Андрея Тарковского.

В 1960 Станислав Лем напишет одно из величайших произведений ХХ века Солярис. В 1972 Андрей Тарковский экранизирует роман Лема, а тот обзовет Тарковского дураком и вернется в Польшу.

Я знаю, чем все кончилось. Отмотаем к началу. Это воспоминания Криса или Соляриса? Или Тарковского? Я бросаю взгляд на постер к фильму, где изображено понурое лицо Донатаса Баниониса. Это действительно Крис или еще один мимоид, который скоро будет поглощен вязким океаном Соляриса? Пытаясь понять мир, стоящий за пределами нашей планеты, мы оставляем за собой одну не решенную проблему: мы до сих пор не можем понять самих себя.

Терзающие вопросы и моменты прозрения. Сомнительные открытия и гипотезы, скопившиеся в толстенных энциклопедиях и трудах ученых, умерших десятилетиями назад. От них больше нет пользы. От первооткрывателей и бесстрашных исследователей Соляристы регрессировали в своих дальних предков — собирателей фактов. Век борьбы с тайной Соляриса. Век бесполезных попыток установить контакт с разумным океаном планеты, вращающейся вокруг двух солнц. Век огромных жертв, возданных на алтарь безмолвного Соляриса.

Океан Соляриса не желает соприкасаться с нами. Можешь протянуть руку, и океан отхлынет от нее — Наверное, это самая подходящая метафора взаимного непонимания живой планеты и человека. Нам не нужны другие миры. Нам нужно зеркало. Проблема в том, что оно одностороннее. Мы не можем видеть Солярис. Зато Солярис может…

«Я всегда жаловался на экранизации, которые мне доводилось видеть, пока сам не взялся за одну из них». Экранизация позволяет режиссеру через нее передать свои идеи и мысли. Если этого нет, значит, это просто голый пересказ истории. Кто-то одобряет первый вариант. А кто-то/Станислав Лем — брызжет слюной и топчет ножкой. Я занимаю ничейную позицию. Для меня главное, что бы режиссер, неся отсебятину, не вытеснил смысл книги. Проблема в том, что в фильме Крис не будет решать судьбу Соляристики: Продолжать исследования или написать рапорт о свертывании станции. Крис будет решать проблему человека.

Тарковский смакует кадры. Водоросли, колышущиеся под водой. Капли теплого летнего дождя, что наполняют пустые чашки, оставленные на террасе. Дети, резвящиеся в лучах палящего солнца, от которого можно спрятаться разве что под деревом, чьи ветви, как спицы зонта, протягиваются на метры. Маленький домик у дороги, в котором живут отец и тетка главного героя. Одним словом, Родина. Родина — то, что наиболее близко Тарковскому. То, что он готов снимать вечно. Готов ли Крис променять дом у речушки на холодный космос безразличие Соляриса?

Сцены Земли великолепны. Но, наверное, самый лучший эпизод, что я видел в Солярисе, — это 4-минутная поездка пилота Анри на автомобиле. Переходный момент. Своеобразная метафора полета Криса к Солярису. У Стэнли Кубрика был психоделический трип сквозь бесконечность. У Тарковского — эстакады, туннели и развязки, снятые в Токио.

Когда сигарообразная капсула с помещенным в нее Крисом (Донатасом Банионисом) достигает станции, Тарковский начинает вести свою главную линию. Солярис достает из шкафов подсознания Кельвина, Снаута и Сарториуса по одному скелету: Карлик, Хари и Нечто. Спроецированные Солярисом фантомы посещают немногочисленных обитателей станции и сводят их с ума.

Что этим хочет сказать Солярис/Тарковский? Что у людей есть совесть, чувство вины, которое легко может себя проявить в физическом смысле. В сценах, где Снаут или Сарториус прячут своих гостей от Кельвина (скорее, даже от зрителя), эта идея очень сильно прослеживается.

Что есть отчий дом, которые они оставили, повинуясь жажде познания, которая безгранична и ненасытна. Эпизод с мамой Криса. Комната. Предметы и мебель накрыты пластиком — мы не можем полностью удержать в памяти расположение книг на полках, предметов на столе, не всегда можем проиграть тот или иной момент в голове, как кинопленку. Очень оригинальный ход.

Мама… мама, прости меня… мама, иди сюда.

Гости пытаются напомнить нам о том, кто мы. Нигде не слетая, Андрей Тарковский проводит эту идею через экранизацию вплоть до финала. Страшного финала.

Конечно, все это было сделано в ущерб лемовской идее. Нет асимметриад и симметриад, нет двух солнц, вокруг которых крутится Солярис. Нет самого Соляриса. Есть только достоевщина, где вопросы раскаяния и искупления стоят выше проблем познания внеземного разума.

Обезьяна взяла палку в руки, убила другую обезьяну и стала человеком. Потом человек покорил космос. Человек задавал вопрос: «Как это работает?» — и отвечал на него. Накоплял знания об устройстве вселенной. Солярис, как зародыш Дэйва на фоне Земли из Космической Одиссеи, олицетворяет барьер, через который человечество еще не готово перейти, пока не ответит на главный вопрос о себе. Проще говоря, если люди не могут понять самих себя, то куда им до мыслящего океана Соляриса?

Солярис Тарковского — это внутренний мир любого человека, который нельзя обуздать так же, как невозможно с помощью двух жалких стержней установить контакт с мыслящим океаном. Солярис здесь, пусть невольно, выступает очередной метафорой. Даже не Солярис — препятствие, ведущее к некой сакральной истине, а сами люди, точнее, их воспоминания, которые Солярис воскрешает в нейтринной материи. Сталкивая героев с сюрреалистичными проявлениями их прошлого, Соляриc дает шанс переосмыслить свое прошлое, отпустить его и начать новую жизнь. Жизнь без вины и угрызений совести. Жизнь, в которой будут править любовь и покой.

Удерживая бесов в своих комнатах, Снаут и Сарториус видели решение проблемы не в себе, а в аннигиляции. А Крис… Если связать диалог Криса с матерью, возрастающую привязанность Кельвина к мертвой возлюбленной Хари и его возвращение на Землю воедино, то не сложно догадаться, какой путь избрал главный герой.

Я читал роман Станислава Лема, и мне есть с чем сравнивать. Тарковский снял потрясающий фильм, где воплотил философию человека через призму научной фантастики. Многие сцены из фильма буквально врезаются в голову и, подобно занозе, не выходят оттуда надолго, а концовка добивает окончательно. Это Солярис Андрея Тарковского.

Крис получает второй шанс спустя множество лет. Перед ним — молодая возлюбленная. Женщина, что он упустил. Пусть, он и забывал про нее временами, пусть водился с другими. Но Солярис не обманешь — он видит душу. Она — то, что у него на самой верхушке души. Она — та, кто был необходим ему всю его жизнь, чтобы стать счастливым, чтобы отпустить несчастье, висящее грузом. Но остается ли что-то еще, кроме всепоглощающей любви к Хари?

Он не занимается работой, он не занимается ничем, проводит лишь сутки с ней в постели, опуская тот факт, что это не настоящий человек. Крис готов отречься от дома, чтобы она стала его реальностью. Он готов отдать все — лишь бы она была рядом. И не важно, что это не та, кем выглядит, он любит новую Хари еще больше. Просто потому, что любит.

Человеку необходим тот, кого любить.

Он был циничным, резким, но в одно мгновение переродился. Если Крису необходимо было отправиться на другую планету, чтобы провести время с нереальной женой, забыть все принятые нормы, но при этом, найти себя, вырасти нравственно, духовно — игра того стоила.

В конце концов, если порожденное неведомой силой существо способно развиваться и становиться человечнее, почему же сами люди не стремятся к тому же самому?

8 из 10

Фильм 1972 года «Солярис» создавался как экранизация одноименного произведения писателя Станислава Лема, но Тарковский не смог просто экранизировать эту, безусловно, замечательную книгу. Он изменил её, добавил собственный сцены, наполнил излюбленными темами и в итоге мы имеем скорее самостоятельное произведение по мотивам романа.

У Лема Океан — это новая, неведомая форма жизни, в попытках понимания которой человечество бессильно бьется более 100 лет, не приближаясь к разгадке ни на шаг, несмотря на тысячи томов в библиотеках. У Тарковского же он скорее метафора человеческой памяти, сталкивающая человека с его сокровенными воспоминаниями и заставляющая переосмысливать свой жизненный путь. Отсюда и долгие споры писателя с режиссером, которые так и не смогли договориться. Лем признал право экранизации на существование только спустя десятилетия, уже после смерти Тарковского.

- Должен вам сказать, что мы вовсе не хотим завоевывать Космос. Мы хотим расширить Землю до его границ. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Нам не нужно других миров, нам нужно зеркало. Мы бьемся над контактом и никогда не найдем его. Мы в глупом положении человека, рвущегося к цели, которая ему не нужна. Человеку нужен человек!

Об этом и фильм Тарковского. Человеку не нужен Космос, ему не нужны новые миры. Человеку нужны дом, родина, близкие, любимые люди. Но зачастую понимаешь это только на другом краю мира.

Визуальная составляющая фильма выполнена безукоризненно. Это заслуга уже устоявшегося творческого тандема режиссера Андрея Тарковского и оператора Вадима Юсова. Фильм можно остановить практически в любой момент и на экране будет красивый, тщательно выверенный кадр.

Отдельно стоит упомянуть саундтрек Эдуарда Артемьева, который идеально подошел картине.

В итоге мы имеем замечательный фильм, который, однако, требует для просмотра внимательности и сосредоточенности, не желая раскрывать свои тайны зрителю без напряженной работы ума и органов чувств.

В то же время жаль, что книга Лема не была экранизирована в первоначальном виде. Каким бы талантливым не была картина Тарковского, все же это другое произведение. Также даже самые преданные поклонники режиссера согласятся с тем, что фильм, по причине крайней неторопливости и некоторой холодности подачи смотреть тяжело даже подготовленному зрителю, неподготовленный же, несмотря на все достоинства картины, наверно зачастую его и не досматривает.

8 из 10