Рецензии

Люди (я, вы тоже) иногда сидят за одним столом с ничтожеством. Не у всех хватает ума понять меру этого ничтожества. Если и хватает, то мало кто встаёт из-за этого стола. Самые ничтожные смеются не самым смешным шуткам ничтожества. Другие молчат, но не встают. И только единицы бросают в глаза ничтожному человеку правду. И если этой единице удастся добиться правды (а это в реальной жизни бывает редко), тогда те, кто лебезил и унижался, первыми начнут топтать поверженное ничтожество. И только тот, кто добился правды, поймёт растоптанного человека, простит, и пожалеет. Мне кажется, об этом — «Торжество».

В сценарии много натяжек, но так надо. К сожалению, только педофилия может смутить зрителя. Не смутит убийство, предательство, измена — это всё мелочи в кинематографической табели грехов.

Фильм очень драматичный. Порой это театр — на одном нерве, не оторваться, не расслабиться. Винтерберг умело, отстраненно ведёт нас за собой. Сначала достоевские скандалы в благородных собраниях, потом фильм ужасов. Самые страшные герои — это не пришельцы и чудовища, а обычные такие люди — подхватывающие песенку о неграх, танцующий в паровозик, рассуждающие про жратву. Потом достоевский финал. Кульминация. Гул голосов нарастает, человек уходит. Сказать правду. Но сострадание важнее правды.

Этот фильм хорош всем. С какой стороны не посмотреть. Безупречная форма и многозначительное содержание. Легкий и непринужденный повествовательный стиль. Безумная, не знающая никаких правил и тем самым выхватывающая суть происходящего камера. Создатели фильма допускают возможным не соблюдать резкость или не замечать подрагивание камеры. Представляю, как раздражался бы знатный перфекционист Висконти. Но, у Винтерберга получается оставить целостный визуальный оттиск — сплав напыщенно торжественных настроений, в котором пребывают участники действа. Мы ведь, зрители, оказываемся рядом с ними. За тем же столом. Случайные свидетели семейного разоблачения, или как сейчас сказали бы «каминг-аута».

Только вот, я бы не стал привязываться к сюжету. Суть разоблачений — конечно же не более, чем умелое отвлечение от главного. Та легкость, с которой отца семейства один из сыновей обвиняет в педофилии сопоставима с обвинениями в поедании младенцев или в ночных полетах на метле. Это что-то несуразное, похожее на неудавшуюся шутку. И вот тут, вместо того, чтобы прочувствовать психологизм ситуации, автор наслаждается абсурдом. Ведь, долгое время никто из присутствующих, равно как и мы, приглашенные лично мистером Винтербергом зрители, попросту не могут определиться с тем как реагировать на происходящее. Впрочем, можно ли уверенно утверждать, что в фильме всего один злодей? Разве обслуживающий персонал откровенно не шарит по карманам? Разве самый «невинный», на первый взгляд брат, не свински поступает по отношении к своим женщинам? Разве так невинна мать? А разве не все участники застолья распевают расистскую песню, весело и бравурно?

Виноваты все. Виноваты дети. Виноваты родители. Виноват Гамлет и Йорик. И в этой жестокой истории Винтерберг осторожно поддергивает один из самых явных нервов современной Европы — ответственность за те деяния, которые сотворило прежнее поколение. Получается, что все те вопросы о которых Триеру пришлось прямо кричать в «Европе», Винтерберг лишь элегантно косвенно обводит в скобки. Не говоря прямо ни единого слова упрека или осуждения. В конце концов, перед нами ведь не более, чем фантазийная зарисовка, аллюзия на «Гамлета». Не более. В этом и вся авторская многозначительность.

9 из 10

В шикарном загородном доме намечается торжество. У главы семьи день рождение. Ему исполняется 60 лет. Постепенно подтягиваются гости — дети, внуки, братья, сёстры, бабушки, дедушки, прабабушки, прадедушки, дяди, тёте, племянники и племянницы. Практически у каждого из них есть дети и внуки, у кого-то мужья и жёны, а у кого-то всё ещё просто вторая половинка. Все друг с другом знакомятся, здороваются, кто-то начинает вспоминать кого-то, когда он или она ещё были маленькими, старшие начинают задавать вопросы подрастающему поколению «Ну что, нашёл себе подружку то? » или «Ну что, где твой жених? Иль ты хочешь в девках сидеть до старости лет ? » и тд. В общем, обычная семейная идиллия. И вот, когда все гости собрались, наговорились друг с другом, а «звезда сегодняшнего вечера» уже готов принимать поздравление и подарки, все собрались за столом. Как подобает традиции — тост начинает говорить самый старший из отпрысков. И вот он уже привстал, поднял бокал над головой, перед этим предложив выбрать отцу две разного цвета записки, на которых написаны разного вида поздравления. Отцу не посчастливилось, ибо от его выбора зависела судьба сегодняшнего вечера. И вот, все бокалы наполнены, гости в ожидании тоста, после которого последуют первое блюдо, старший сын начинает говорить и …

Но чтобы дождаться кульминационного момента, надо около 30 минут смотреть на нарезку бессвязных между собой сцен. В начале мы знакомимся с одним из отпрысков этой замечательной семьи. Его зовут Микаэль. У него есть свой небольшой бизнес, жена и трое маленьких детишек. Вот едут они, едут и тут они встречают брата Михаэля, Кристиана, который почему-то решил не пользоваться транспортом и решил добираться до поместья на своих двоих. Тут же появляется совсем непонятный момент. Микаэль выгоняет из машины свою жену и детей под предлогом, мол, надо поговорить со своим братом, да и идти осталось каких-то несколько километров. Оно и понятно, ведь Микаэль не какой-то там подкаблучник; да и плевать что на заднем сиденье есть место. Нелогичная эта сцена потому, что жену он выгнал под предлогом что надо посовещаться с братом, но с братом то он не поговорил; они молча ехали.

В то время как гости подъезжают к поместью, нас ждёт 3 сцены, склеенные та-а-а-аким монтажом, что всякие там Спилберги и Ноланы позавидовали (сарказм), 2 из которых ну никак не связаны между собой и уж тем более с сюжетом.

Первая сцена связана с сестрой Микаэля и Кристиана по имени Хелен. Ей придётся поиграть в молодую мисс Марпэл и отыскать важную записку, которая сыграет важную роль в этой истории.

Другая сцена, связанная с Микаэлем, демонстрирует нам что попало. С начало он орёт на свою жену из-за того, что она не взяла его чёрные ботинки, и теперь ему придётся идти в коричневых ботинках, что напрочь противоречит … эээ… масонским законам, что ли. Ну а после криков и орав они начинают заниматься зверином в прямо и переносном значении этого слова сексом. Что это было? Зачем вообще это нужно было? Не знаю.

Меж тем нам показывают Кристиана. Здесь он просто сидит и … и ничего не делает; в то время как его подружка(кто она? откуда она взялась?) просится в душ, раздевается перед ним и хвастается своей подтянутой попой, которая на самом деле плоска и так ненавязчиво намекает Кристиану на секс, на что он отвечает громким храпом. Тут я даже не знаю что сказать.

Увы, кульминационный момент слили. По логике вещей, все должны были удивиться, ну или хотя бы зашептаться. Фраза «Акция — реакция!» из фильма «Хористы» никак сюда не походит. Подумаешь, сын публично рассказал всем, что отец насиловал его и его сестру. Ну с кем такого не бывало, а? Окей, попытка номер один оборвалась. Может со второй удастся обратить внимание общественности? Да не, никак. С третьей? Ну, почти. Они начинают шептаться, но потом быстро об этом забывают и начинают танцевать. Лишь дочери, причём не самым таким логичным путём (в самом деле, каковы шансы, что эту записку написала не покойная сестра, а сама Хелена ?) удалось обратить внимание на данную проблему. Увы, вместо какого-либо яркого финала мы получили ничего.

Поставленные Винтербергом темы и проблемы, увы, оказались не до конца развиты; говорить о какой-либо актуальности этого фильма не приходится. Они вроде бы есть, но они либо не до конца развиты, либо где-то так мельком проскальзывают. Его так называемое « проникновение в сущность зла» оказалось не убедительным и уж тем более не зловещим. То ли проблема в недоделанном сценарии, то ли в том, что Винтерберг захотел просто-напросто сделать супер-пупер-мега арт-хаус, которые чествуют в Европе (особенно в Венеции, ибо бывают там такие фильмы, что не всякая элитарная группа/секта сможет их досмотреть), дабы заграбастать себе какой-нибудь ништяк(что он и сделал). Я уж молчу про то, что до него всякие там Пазолини и прочие европейские мэтры делали подобные фильмы, и у них это действительно получалось! Они могли на примере одного персонажа или одной семьи показать, что бывает так-то и так-то и что может произойти, если будет так-то и так-то. А Винтерберг просто- напросто сгрёб все в одну кучу (ну то есть каждого человека), мол, эта правда про всех и про каждого. Видимо, они забывает, что люди бывают разные.

Торжество, но не праздник. Запечатленное действие с потенциально негативным оттенком. На День рождения седовласого масона со всех уголков мира съезжаются гости. Едва ли их можно назвать живыми людьми, они — мебель, природа, атмосфера, что угодно. Реакции заторможены, неестественны, внутри каждого беснуется демон конформизма. Единственные живые здесь — пара официантов да родственники именинника. Та еще семейка: нацист, жертва инцеста и педофилии, любительница беспорядочных межрасовых связей, «немая» жена (разговаривает светскими фразами либо поддакивает мужу). Еще одна дочь покончила жизнь самоубийством. Один из сыновей поднимает бокал, тост — торжество начинается. Трясущейся камерой, размытой гаммой, неудобными ракурсами, автор, как он сам позднее выразится, «проникает в сущность зла». А зло радо показать себя во всей красе.

Вновь (хотя хронологически впервые) Винтерберг из искры разжигает пламя. «Охоту» подсмотрел в заметках психиатра, «Торжество» подслушал на радио. Связь выражается даже не темой педофилии, она на поверхности; рваное, дерганое «Торжество» — во многом зеркальное отражение статной и плавной «Охоты». Ключевых инверсий, пожалуй, две. Герой пытается бороться или заставляет себя смириться. Аналогично с поведением окружающих: в первом случае они молча наблюдают, во втором яростно вступаются. Таким образом, базис у Винтерберга — это реакция жертвы и реакция толпы, отсюда выстраивается этика. Однако семья здесь все же в приоритете. Расхожее выражение про «скелетов в шкафу», намертво приклеившееся к «Торжеству», нисколько не отражает сути. Заглянув в этот самый «шкаф» мы не обнаружим никаких «скелетов», там пустота. Винтерберг не высмеивает лицемеров, никого обличает, он уничтожает, отрицает. Институт семьи разрушен, генеалогическое древо пропитано ядом от корней до кроны. Родители калечат детей — аксиома. Не зря в кадре постоянно мелькает дружная команда официантов — вы только посмотрите, даже у прислуги связи крепче, вот где семья! Подобная метафора напоминает одну из древнегреческих утопий, где дети были «общими», «государственными». Что же до социума, то «ритуал обеда» местным гостям-фантомам гораздо важнее педофилии, инцеста, суицида. Какая разница, кто умер, куда интереснее животрепещущий вопрос прожарки мяса.

Проблемы начинаются, когда встает вопрос о кинематографической системе координат, о положении Догмы N1 в ней. Винтерберг отнюдь не первопроходец, он использует выработанный участок, новая здесь только форма. А если что и роднит форму с содержанием в «Торжестве», то это бессилие, безнадежность. «Обет целомудрия», эти бесстыдные левые идейки догматиков, будто бы кино может снимать каждый бездарь — и ничего на выходе, потемкинские деревни, нагота, прикрытая фиговым листком «реализма». Правила Догмы — техника, инструмент и ничего более. Ручная камера не добавила новых смыслов, натурная съемка не всколыхнула застывшую семантику, антиголливудский пафос вышел дутым позерством, а система погрязла в противоречиях, разбившись о теорему Геделя. Впрочем, шансов у отцов-основателей было немного. Невозможно превзойти великих итальянцев и невозможно передать страдания мира поэтичнее модернистов. А вороватые постмодернисты давно тут как тут — слетаются черным вороньем, хищными клювами отрывая по кусочку от лучших образов, сюжетов, деконструируя все и вся. То есть, вообще некуда двигаться, тупик, пространство заполнилось, места заняты, даже на вдохновенный скандинавский бунт никто не обратит внимания — ха, да сколько таких было! Засуньте ваш «манифест» куда подальше! И что остается Винтербергу (с Триером)? Остается лишь биться в пароксизме иррациональной ярости, неистово сучить в воздухе руками и ногами. «Торжество» предстает истошным криком невиновного в смирительной рубашке, отчаянным плевком приговоренного к смерти революционера в лицо толстому жандарму. Общества нет, семьи нет, кино нет. Небытие торжествует над бытием. «Папа, ты должен уйти». Папа встает из-за стола и покорно уходит.

За закрытой дверью — обыденные реалии, в которые мы ввергаемся каждодневно, предпочитая думать, что если закрыть глаза, то действительность, разумеется, растворится.

Проблема контекста.

Проблема грани той правды, что выплывает из полумрака прошлого, и носит, прежде всего, локальный характер.

Догматизм является той базой, с которой простирается вся тирада взаимоотношений всех тех людей, что были собраны на празднестве дома Смешальских. Здесь Вы, быть может, найдете экзальтированные эпитафии об иррумации, нацисткие изыскания, явственность в виде «failure to act» — и все это под обильным соусом сексуальной девиации.

Можно добавить, что обусловлено это было провалом эксперимент Милгрэма, что развалил всю восторженность и лоск сего светского пиршества.

Если разобраться и отринуть амбивалентное отношение к содержанию, то можно сказать, что «Манифест» был полномерно выполнен. Все аллюзии, вся трактовка и игра — себя оправдывают. Судя по всему, картина вытолкнула на поверхность тот самый пресловутый постмодернизм, доведенный до абсолюта, со всеми его иллюзорными взглядами на истину чувств, любви и эмоций. Винтерберг же получил возможность, обнажить все то, что было скрыто за фасадами и солнечными бликами, что иронично поигрывались на сервизах данного дома. С уверенностью можно сказать и то, что в дальнейшем, ему будет довольно — таки многогранно сложно — обойти самого себя. А ему, все же, еще предстоит обыграть самого себя, в рамках тех правил, что были им установлены. Что, опять же, являет собой небезынтересный альянс содержательности формы и нарочито голой правды.

Впрочем, нам остается лишь развернуться и лицезреть.

В прошлом году датский кинематограф открылся для меня с новой стороны. Так получилось, что мое знакомство с датскими фильмами сразу не заладилось. Обе драмы «Мыло» и «Заключенный R» мне не понравились, поэтому я повесил ярлык «сомнительно» и уже с подозрением относился к другим работам их производства. Пока мой интерес не появился снова после великолепного «Королевского романа» и «Мести» Сюзанны Бир. В общем, этот фильм я захотел посмотреть по двум причинам: знакомство с проектом Догма 95 и Трине Дюрхольм, которая меня поразила в «Мести».

К сожалению, он не оправдал моих надежд. Я бы даже назвал этот фильм театральной постановкой, потому что один из принципов Догмы 95 — отсутствие зрелищности и эффектов. Интерес зрителей должны удерживать только актеры и их персонажи. А съемка на ручную камеру проводится там, где происходит само действие. То бишь эффект любительского видео тут оправдан обетом целомудрия, который подписали режиссеры данного проекта. И если я еще понимаю идею и концептуальность Догмы 95, то совершенно не могу понять идею этого фильма. В чем смысл? Я вижу желание эпатировать публику и всё.

Сюжет вообще ни о чем. Семейка фриков собирается на юбилей отца, где с каждым новым тостом достают старого скелета из шкафа. Они там все ненормальные: папаша со своими сексуальными девиациями; старший сын — жертва насилия с глубокой психологической травмой, полученной в детстве; сестра — истеричка, слабая на передок; младший брат — нацист с садистскими замашками; равнодушная ко всему мать; дедушка-маразматик, повторяющий один тост… В такой семье не грех утопиться. Это самый безумный праздник, какой мне довелось видеть. А гостям все равно. Они себе продолжают пить и жрать. Хлеба и зрелищ!

Это абсолютно безумный фильм с талантливыми актерами, который мне совершенно не понравился. От фильма осталось мерзкое ощущение, как от дешевой забегаловки с грязной посудой на липких столах, перегаром с примесью пота и соответствующей компанией. Но было приятно увидеть Трине в роли второго плана. В следующем месяце я буду готовить свою датскую программу, поэтому у Томаса Винтерберга будет шанс реабилитироваться в моих глазах.

3 из 10

Это вторая картина (после «Jagten»), которую я смотрю у Томаса Винтерберга. И снова в центре внимания педофилия. И снова это отвлекающий манёвр. Уж не знаю, чем режиссеру так близка сия тематика, но использует её он на славу. Прежде всего, я имею ввиду пальмовые ветки, в той или иной номинации. Что еще хотелось бы отметить, так это динамичный монтаж Валдис Оскарсдоттир. Учитывая всю специфику формата догмы-95 и ручной съемки, конкретно в этой картине сюжет держит у экрана. Во многом благодаря быстрой и грамотной смене кадров.

Теперь к самому сюжету. Предлагаю обратить внимание на слоган фильма — «В каждой семье есть тайна». По умолчанию подразумеваются семьи, в которых есть дети. Под тайной — страшное слово «воспитание», а точнее его методы. Некоторые родители умеют мягко подводить детей к взрослой жизни, знакомить их с ответственностью, большинство — нет. И это большинство использует примитивные, проверенные еще их родителями способы подавления личности. Такие, как порка, наказания, затыкание рта и прочее. То есть, всё то, чему подвергается герой Ульриха Томсена после своих речей. Согласитесь, поведение гостей выглядит более чем странным, если принимать слова буквально. А объясняется оно очень просто. Когда дело касается воспитания собственных детей, каждый из них готов до последнего отстаивать свои родительские права, и логично считает, что политика невмешательства есть благо. В смысле, воспитывайте своих детей как хотите, и не мешайте нам. И ничего, что это воспитание не имеет ничего общего с любовью, главное свято уверовать в свою непогрешимость. Именно поэтому покушение сына на авторитет родителя не вызывает у них одобрения. Замените член отца на ремень и всё станет на свои места. «Подумаешь, порка, с кем не бывает. Ты ж, наверно, провинился…» — про себя думают гости и гонят прочь угрызения совести. Однако напряжение нарастает и после громких слов героя про «убийство сестры» им уже становится не по себе, хочется сбежать, уйти от той самой ответственности. Погибшая сестра олицетворяет собой детство, что является во снах, и то в кошмарах. Несмотря на давление, наш герой не сдается и снимает нимб с отца, а заодно и с матери. Правда торжествует. Недаром в детстве он был самым диким, окончательно его волю так и не сломили. И отец не может дать ответ на вопрос ребенка — зачем так надо было издеваться.

Младший брат — это отдельная песня. В частности, на его примере можно увидеть отсутствие какого бы то ни было воспитания, в свое время родители просто скинули с себя ответственность на чужие плечи. Безвольный человек, он даже за свои вещи не в ответе, не говоря уже о собственных детях. Официантов же можно рассматривать как символ послушания детей, которое не вечно. Как видно из последних сцен, контроль утерян. Тем самым режиссер отвергает слепое почитание родительского авторитета, его надо заслужить. В образе милых официанток, заигрывающих с братьями, нам является любовь. Любовь, которую родители поставили на службу. Ну и негр — вишенка на торте, суть не такой как все, вопреки цвету кожи светлая сторона личности детей, их право на свободу быть собой.

Кому угодно фантазировать на тему инцеста, пожалуйста, ваше право. Но тогда от вас ускользнет хэппи-энд — return to innocence.

Торжество первый фильм из серии «догма 95» получился каким и должен был получиться. С соблюдением всех правил этого документа, приблеженно к реальности. Без особых эффектов и т. д.

По-моему слово «Торжество» абсолютная противоположность всему происходящему на экране. Здесь оно только формально, оно как-будто нарисовано. Торжество илллюзия в этом фильме. Его не может здесь не в коем случае быть.

Как раз таки основная проблема в фильме эта иллюзия. Все так красиво, все счастливы. Хотя за этой маской скрывается такое как ПРАВДА, действительность! Но никому почему-то нехочет раскрывать себя выходить за рамки КАК БЫ ПРИЛИЧИЯ. Хотя с такой действительностью никто не мирится.

Но все родственники, знакомые закрывают глаза на происходящее. Да вообще люди закрывают глаза на все и надевают маску доброго, хорошего человека.

Но ведь разве не учат нас быть честными не врать и не делать того что не хочешь?Куда то все это исчезает. И главный герой просто уже не выдержывает и в самый момент «Торжества» выплескивает всю суровую правду о своем отце. Можно подумать как он тепрел такое? Его отец погубил его сестру и теперь после своего грязного прошлого он может спокойно Праздновать свой день рождения??!!Не получив наказания? Ведь за преступлением всегда следует наказание.

Итак получилась отличная кинолента приблеженная по максимуму к действительности. Можно даже сказать даже не фильм, а реальность. Реальность такая, какая она есть. Другого нет…

9 из 10

Давно подбиралась к этой картине, слышала о ней много нелицеприятных отзывов, но не думала, что она будет так тяжела и произведет такой же эффект как например «Догвиль». Очень страшное, обнаженное кино, снятое без лишних эффектов, одной ручной камерой, как и принято в уставе Догмы, авторами которой являются Триер и Винтерберг. Тема насилия в семье раскрывается очень прямо и в лоб, просто не давая шанса на хоть какой-то выдох со стороны зрителя.

Я не знаю кто в этой семье был бОльшим чудовищем — отец, к которому трудно подобрать эпитеты, или мать, которая все знала, но молчала аж 30 лет. Не знаю каким мужеством надо было обладать старшему сыну, чтобы на красочном юбилее всеми уважаемого отца открыть перед гостями эту больную и жуткую правду. То как деформировала эта правда всех участников Торжества, режиссер показывает полтора часа почти выматывающей съемки.

У скандинавов ледяное сердце, не понимаю как 28-летний тогда Винтерберг так, почти играючи, обнажил и вскрыл этот самый страшный нарыв, который только можно представить в обществе.

10 из 10

Начинаю любить скандинавское авторское кино. Начав знакомство с «Довольно доброго человека», я случайным образом обратил взгляд на Томаса Винтерберга. В основном, будучи наслышанным об успехе его «Охоты». Знакомство с кино под авторством Винтерберга я решил начать с его самой известной ленты.

«Торжество» с первых минут напомнило какую-то обычную домашнюю съемку крупного празднества. Собрались дети, родственники. У каждого из них своя жизнь и свои проблемы. И отношения между ними всеми далеко не самые идеальные. Такое часто встречается в реальной жизни: когда сестры конфликтуют с братьями, а сыновья с отцами.

Главный конфликт основан на тяжелом грузе на душе старшего сына отца семейства. С первых минут, замечательно сыгранный Ульрихом Томсеном герой показывает всю грусть, тоску и печаль, присущую тому, кто потерял самого дорогого и близкого в жизни человека. Все эти эмоции, а также собака, зарытая в их семейном саду, не давали ему жить нормальной жизнью.

Что он хотел получить от того, что все узнают ту «жуткую правду»? Думаю, каждый определяет для себя сам. Ясно одно: раскрыв истинное лицо своего отца перед всей семьей, он наконец-то таки испытал облегчение. Тот тяжелый груз на его душе, так ярко выраженный в лице, в глазах, в поведении Кристиана, был сброшен. Позволив ему начать жить по-настоящему.

Все в этом фильме определенно заслуживает хорошей оценки. Замечательная игра актеров, таких как Ульрих Томсен, Томас Бо Ларсен, Хеннинг Моритцен и др. Замечательная операторская работа. Очень интересный сценарий, который не дает оторваться от экрана и копать глубже и глубже, в поисках зарытой собаки.

И, несомненно, режиссерская работа, которая стала определенно хорошим началом для Догмы 95.

10 из 10