Рецензии

Говорить об этом фильме достаточно тяжело. Нас, зрителей, воспитанных в духе европейских традиций, обманывает кинематографический подход, характерный для европейского (французского более всего) кино. Но духовная (подчёркиваю - духовная!) суть происходящего - коренное отличие любви по-японски от любви нам привычной.

Дело в том, что любящая девушка дарит своему возлюбленному 'путёвку' в рай. Мужчина добровольно умирает в наивысший момент любви, а следовательно, он минует почти бесконечную череду перевоплощений, растворяясь в даосе, в нирване. Достичь этой нирваны он мог и другим путём, но гораздо более тернистым, проживая множество жизней.

Режиссёр настойчиво возвращает нас с чувственных небес на землю, где уже скоро Япония вступит во Вторую Мировую войну... а все мы знаем, что она принесёт Японии.

Девушка дарит своему возлюбленному вечное блаженство... а сама - увы - остаётся на грешной земле. Именно поэтому общественное мнение японцев было на её стороне, а история волновала сердца юных дев.

Операторское искусство - на высоте. Я смотрел это кино в кинотеатре, на закрытом просмотре, где людей было так много, как я не видел и до ни после этого и отлично помню заворожённую тишину в зале, даже тогда, когда ничего 'порнографического' не происходило. Цвет, свет и тени, потрясающее искусство пауз в диалогах - вот что завораживало.

10 из 10

Философы и мудрецы, в большинстве своем полагали последнюю истину бытия в разуме, рациональности и логичности мышления. Концепт, заложенный еще Рене Декартом успешно развивался на протяжении веков, споспешествуя развитию наук, углублению в механизм работы законов природы, повышению жизненного комфорта. Долго, очень долго человек строил воздушные замки из понятий истины, 'идеи', первосущности, закономерности, права. Пока он оглушал себя все более концентрированными лошадиными дозами эскапизма, настоящее, истинное бытие с не меньшим усердием утверждало свою власть на земле. С развитием технологий, войны становились все более ужасными и кровопролитными, разнообразные великие идеи, призванные спасти человечество приближали его к гибели, а сам человек постепенно утрачивал интерес к мета-физическим абстракциям, предпочитая им всем вместе взятым достоверность своих плотских ощущений. Фактически, весь двадцатый век можно охарактеризовать как век тела и его страстей. Это выражается и в развитии техники, служащий 'расширением нашей телесной организации' (автомобили, компьютеры, телефоны), и в тотальном подчинении 'принципу удовольствия', и в неоднократных сексуальных революциях и т.д... Но вот готов ли человек к такому повороту событий, вопрос кажется никого не интересующий! А ведь что такое тело, которое согласно современным психоаналитическим толкованиям, является одновременно и душой? Тело-душа - это ни что иное, как арена вечной, жестокой и гибельной БОРЬБЫ. Каждую секунду структура нашего 'Я' подвергается неисчислимым нападкам множества всевозможных страстей, влечений, привычек, желаний. У большинства людей, так называемая 'самость', является просто безвольной, закованной в цепи жертвой, покорно следующей за той страстью, которая в данный момент одерживает верх. А самая сильная, могущественная и беспощадная страсть из всех ('императрица) - это любовь.

Молодой, богатый мещанин Кишицо однажды угодил в ее плен, когда увидел робкий, потупленный взгляд своей новой служанки Сады. Она торопливо проходила мимо него, спеша закончить положенную работу, но при этом своей осанкой и выражением лица являя крайнюю степень услужливости. Он резко остановил ее и строго велел подойти. Сада без раздумий повиновалась. Кишицо властно и по-хозяйски запустил свою руку ей под юбку, а сам в это время пристально рассматривал ее лицо. Казалось его выражение стало еще более кротким, безропотным и послушным. Кишицо увидел странную татуировку за ее маленьким, аккуратным ушком. На ней был изображен готовящийся напасть скорпион, жало было высоко поднято, а клешни широко расставлены. Сада начала постанывать под его усиливающимися ласками, веки приопустились, а покрасневшие, пухлые губки, напротив, слегка раскрылись в чувственном экстазе. Кишицо почувствовал себя странно, словно какая-то сила на мгновение властно захватила все его существо, опасная, страшная, но манящая и непобедимая страсть к этой странной женщине. Наконец, Сада испытала оргазм. Кишицо рассмеялся и, нежно погладив ее лицо, которое вновь являло черты кротости и послушания, ушел в свою комнату. Но ее образ не давал ему покоя...На следующий день Кишицо пришел к Саде снова. На этот раз, в припадке невероятно «великой страсти», он уже долго владел ею.

Время шло, Кишицо навещал Саду все чаще. Их любовные утехи становились все более разнообразными. Сада оказалась великолепной любовницей, гораздой на выдумки и послушной всем его желаниям. Вместе, они хотели найти абсолютный предел чувственности, наивысшую точку страсти. Парадоксально, но чем больше и разнообразнее они любили друг друга, тем этот предел казался все более отдаленным. Однажды, Кишицо, прогуливаясь по улицам Токио встретил роту марширующих солдат. Он знал, что начинается война, говорят, самая страшная и кровопролитная в истории человечества. Но все это было от него далеко. Кишицо даже не посмотрел вслед этим убегающим молодым людям, большинство из которых скоро погибнет под градом пуль, сражаясь за родину и отечество. Он вернулся к своим мыслям о Саде и медленно побрел к дому, не ведая о том, что его жизненный путь закончится даже раньше, чем у тех солдат.

В экзистенциально-психологическом плане, лента Осимы, как мне кажется, исследует человека в его сущностной половой раздвоенности. Невероятная, безумная страсть Сады и Кишицо имеет своей целью недостижимое, но самое желанное возвращение к архитепическому единству, абсолютному слиянию со своим половым партнером. Герои не просто хотят преодолеть границы своей личности, индивидуальности, но и стать одним ТЕЛОМ. Согласно распространенным представлениям секс, по сути, и является нашей отчаянной попыткой, в диком ностальгическом порыве, вернутся к первозданному чувству всеобщности и абсолютной гармонии, способной поглотить наше «Я» как океан песчинку. Но вот возможно ли это? Не является ли половое разделение окончательной и безоговорочной санкцией, наложенной то ли Создателем, то ли самой Природой, то ли кем-то еще? Можно ли приступом взять этот барьер, несокрушимой стеной преграждающий дорогу двум ИСТИННО любящим сердцам? В этом плане, фильм задает больше вопросов, чем дает ответов.

Само появление 'Империи чувств' в мировом кинематографе - знаковое, эпохальное событие, свидетельствующее не только о глобальных изменениях в области, собственно, кино, но и мировой, культурной жизни в целом. Фильм Осимы закономерно достигает предела в изображении телесности и физических отправлений. Все, что ПЕРЕД ним – ЕЩЕ только абстрактная метафора. Все, что ЗА ним - УЖЕ просто порнография. В картине достигается абсолютное сплавление эротики и высокого искусства. Каждый кадр, сцена, эпизод выверены с геометрической точностью. Здесь, вопреки расхожему мнению, нет ничего случайного (заметим, например, как инвертируется чисто психоаналитическая оппозиция хозяин/рабыня, перетекая при этом из плоскости социальных ярлыков в область мета-физики, когда в последней сцене Саида не только полностью овладевает Кишицо, что выражено даже в сексуальной позиции, но и становится, в буквальном смысле слова полноправной «хозяйкой» его пениса). Это высокохудожественная картина постепенного, медленного восхождения к пику страстей, на котором, естественно, обитает нечто им прямо противоположное. А именно смерть, т.е. тотальное угасание всех чувств (Карта, постоянно разыгрываемая в мифологии, фольклоре и литературе). С историографической же точки зрения 'Коррида любви' знаменует собой преодоление последнего рубежа в освобождении чувственности как таковой. Его выход положил начало многотрудной и долголетней (4 года судебных тяжб) борьбе на право художественного самовыражения в кинематографе, закономерно достигшего в чисто физической сфере абсолютной свободы к последней четверти двадцатого века (интересно, что подобная революция в литературе произошла раньше на 50 лет с подачи Г. Миллера и Д. Г. Лоуренса). Фальшивые, лицемерные сети призраков высоколобой нравственности, спали с глаз как утренняя пелена. Как-то странно запрещать на экране поцелуи, когда по всему миру катится страшнейшая волна нигилизма, падение всех ценностей и авторитетов, тотального оскотинивания и разгула всех страстей в глобальных масштабах. Осима небезосновательно утверждает, что смотреть надо глубже, а именно в область незримого, скрытого бытия и мета-физики человеческого духа. Война рождается в духе, а продолжается на полях сражений. И человек должен принять бой.

Бывшая проститутка по имени Сада работает в качестве гейши в гостинице господина по имени Кичи. В какой-то момент между ними проскальзывает искра страсти, увлекая обоих в постель. Причём, несмотря на то, что первые сцены вряд ли дадут чёткий ответ о движущих силах этих чувств, в них уже явственно ощущается претензия на нечто большее, чем просто плотские утехи. Тестирование своих сексуальных границ предполагает неизбежное изучение партнёра, своего рода скрытую борьбу без всяких правил, производящую совершенно новый портрет любви двух противоположностей. Герои быстро выходят за пределы привычного для простых людей уровня любовных взаимоотношений, дальше начинается нечто завораживающее и пугающее одновременно.

«Коррида любви» является ярким примером тех картин, биографическая сторона которых ничуть не уступает их внутреннему содержанию. В её основе – подлинная трагическая история, случившаяся в Японии образца 30-х годов прошлого века. Финансирование работы осуществлялось при участии французской стороны, а после окончания съёмок фильм, в обход японских законов, был отправлен во Францию для переработки и редактирования. Таким образом, даже несмотря на дальнейшие скандальные события, сопутствовавшие ленте, её изначально ожидали определённый успех и внимание. Прошло почти сорок лет, самого Осима уже нет в живых, но «Империя чувств» по сей остаётся самой знаковой и провокационной эротической работой не только в Японии, но и, пожалуй, в мире.

Как ни странно, даже в этом абсолютно личном во всех смыслах фильме всё-таки можно найти политические истоки, если обратиться к раннему творчеству Осима. Почти каждый его герой или символ вполне осознанно выступали нарушителями закона, маленькими революционерами, вобравшими в себя многие черты духа и характера режиссёра, стремившегося создать новое сознание реальности и не гнушающегося расчищать себе путь довольно радикальными методами. Став более зрелым, Осима покончил с идеалами социальной революции, но не с бунтарскими намерениями поисков свободы. Переключившись с общественного в сферу внутреннего человеческого пространства, он отдался давней мечте – снять провокационный фильм без намёка на социально-политический контекст. Действительно, с определённого момента судьбы героев «Империи чувств» начинают подчиняться исключительно друг другу, всё остальное – суета и раздражающие мелочи жизни. Их не останавливают ни косые взгляды окружающих, ни антисанитарные условия тесного помещения.

Даже несмотря на повторяемость основных сцен, зрителям не придётся скучать, потому что интенсивность действия картины полностью соотносится с характером жизни Сады и Кичи, минуты которой так же страстны, как и опасны. Но для них это вовсе незаметно, равно как и физическая боль, сопутствующая актам любви.

В отличие от второй, более нежной и сдержанной части имперской дилогии, «Империя чувств» начисто размывает кажущиеся прежде незыблемыми устои взаимоотношений двух природных начал. Некогда ставший международной сенсацией, фильм даёт зрителям новое представление о сути человеческой любви. С ней шутки плохи, и она как дорога. Короткая или длинная, но всегда заканчивающаяся смертью.

1976 год. На Каннском кинофестивале случилось событие беспрецедентное и экстраординарное. Виновником сумятицы оказался фильм 'Империя чувств' из страны восходящего солнца, который не пропустили из-за диктата цензуры к основному конкурс, но показали на фестивале аж 13 раз (!), чего до этого не удостаивалась ни одна картина. Режиссером был 44-летний (прекрасный возраст для мужчины!) Нагиса Осима, на которого на родине подали в суд за сексуальную озабоченность и ориентированность на Запад. К счастью Нагиса выиграл тяжбы, продолжавшиеся 4 года.

Должно было пройти два года, чтобы 'Империя чувств' все-таки была признана уже официально 'первым великим эротическим фильмом' в истории кино. Случилось это с выходом другой картины Осимы 'Империя страсти', которая стала своеобразным продолжением нашумевшей ленты. Критики уже не могли скрывать своей симпатии к шедеврам японца и отдали награду в категории 'лучший режиссер'.

Я не согласна с тем мнением, что Осима - это тот режиссер, который эксплуатирует национальный колорит, приправляя его эротическим антуражем с целью подкупа симпатии европейского общества, хотя да, каждый кадр высококачественно выполнен Осимой, мастером высочайшего класса эротической 'графики', как китайско-японский лубок. Но колорит в картинах японца не более чем повседневность. Все намного сложнее, чем кажется.

Удивительно, что рыща по интернету в поисках информации об этом фильме, мне часто приходилось читать нелицеприятные комментарий с участием слов 'порно', 'не эстетично', 'не реалистично'. Люди настолько пропитались мыслью о том, что любовь - это нечто изнеженное, которое они, конечно, называют 'высоким'/ 'возвышенным', что пытаются отрицать человеческое естество и отношение мужчины и женщины как непрекращающееся зрелищное общение, вечное стремление дышать в унисон, слиться воедино посредством секса.

Любовь как добровольная смена социальных ролей хозяин-слуга, где высшим наслаждением становится стремление умереть от руки любовника, занимаясь с ним сексом и всецело до самого конца доверяя правильности его поступков - это тема, которой посвящен 'самый эротический фильм'. Куда может завести такая тотальность в чувствах? Правильно, к трагедии, которая и придает изыск отношениям мужчины и женщины, которая выводит из категории 'вожделение'/ 'порно'/ 'секс' и возводит до определения 'любовь на тонкой грани'.

Итог: Замечательный, высококачественный эротический фильм с прекрасной игрой актеров и сложным замыслом. 'Империя чувств' - это редкая картина, в которой 'максимально откровенная часть интимной жизни человека превратилась в объект высокого творчества' и становится проверкой на ханжество.

Присутствуют: эрогуро, фаллоимитатор, скарфинг, вуайризм, гейши.

Отсутствуют: зоофилия, любовное настроение, секс по дружбе, феминистки.

Уж каким-каким, а сдержанным японский кинематограф назвать нельзя. Этот фильм не щадит зрителя ничуть. К его просмотру нужно приходить подготовленным, как к сложнейшему экзамену, как к испытанию сознания действием, чудовищно напряженным, до самых высоких нот, до экзальтации.

Смертельная любовь, или любовь к смерти — не знаю, что первично. Шокирующая откровенность, до натурализма, до бесстыдства, но притом — удивительно чистого, удивительно естественного и чуткого, и страшного — что там, в следующем кадре? Потрясающе острый сплав эстетики и пренебрежения к ней, реальности и какой-то фантасмагории, жертвоприношения. Кино, откровенное до предела.

Если чувствуете, что разбираться в глубинных корнях природы сексуального влечения еще не готовы, то смотреть это — не надо.

Реклама в наше время действительно творит чудеса. Будь это тщательно продуманный пост-продакшн и трейлеры, которые интригуют внимание зрителей относительно грядущей новинки, или же многочисленные скандалы, которые следуют за фильмом по пятам. Плохой пиар — тоже пиар и очередным доказательством всему этому можно считать именно данный фильм Нагисы Осима. Казалось бы, фильм изначально воспринимался как табу, который не увидит свет.

Тем не менее, именно безумная популярность картины у зрительской массы, благоприятные отзывы критиков и скандалы не только обеспечили фильму участие в Каннском Фестивале, но и обеспечило фильм лаврами поистине гениальной классики. Что лишь подтверждается по сей день, постоянно пополняющимся количеством почитателей творчества покойного Нагисы Осима. Можно смело сказать, что именно в свои 44-года, он снял поистине лучшую работу в своей карьере, которая если и не была достойно оценена многочисленными наградами, но однозначно обессмертило имя столь талантливого режиссера. Естественно главным «достоинством» и однозначной сенсацией картины можно считать невероятное количество сцен коитуса и орального секса.

Казалось бы, весь фильм представляет собой почти беспрерывную цепочку постельных сцен, которые следуют одна за другой. Действительно впечатляет то, насколько эпатажно и страстно эти сцены отразил на экране Осима. Заставляя актеров реально заниматься сексом, а не имитировать его и немалое количество раз показывая половые органы актеров крупным планом, фильм сложно назвать порнографией в классическом его понимании. Ведь если порнография — нынче элемент сиюминутного возбуждения и «сброса накопившегося пара», то данный фильм не смотря на всю свою откровенность порно-трэша, уверенно удерживает лавры очень глубокой и великолепно раскрытой человеческой драмы о всепоглощающей страсти и её трагических последствиях.

Очевидно, что данный фильм Нагисы Осимы не на один и не два просмотра. Во многом из за истории у него получился тот фильм, просматривая которого каждый раз, ты понимаешь историю с нового ракурса и познаешь для себя более новые идеи. Тем более, что на экране отражена не большая фантазия создателей, а буквально кривое зеркало современного общества. Ведь если в 60-ых годах отгремела сексуальная революция, которая была своего рода кличек к сексуальному освобождению, то данный фильм представляет собой полную противоположность всего этого. Словно отражая на экране те времена, когда секс и страсть превращали людей в рабов. Ведь в большей степени фильм о всепоглощающей страсти и сексуальной одержимости, которая приводит героев к физическому, духовному и эмоциональному истощению.

В жизни нет ничего вечного и сами герои словно сосуды, начали терять своё содержание, пока не оказались абсолютно пусты. Пусты настолько, что казалось бы ранее значимые жизненные ценности стёрты и смысл жизни потерян вовсе. Шокирует во всем этом лишь то, что это не полная выдумка, а реально произошедшая в Японии 30-ых годов события. События, которые можно смело назвать историей трагической любви. Ведь даже шокирующий финал ведёт не только к сексуальному удовлетворению героини в первую очередь, а именно к её огромному желанию, что бы «он» был только её и ничей большей.

Однозначно фильм держится исключительно на игре исполнителей главных ролей Тацуя Фудзи и Эйко Мацуда. Ведь уже посмотрев фильм, охотно стоя аплодировать великолепному таланту актеров и их невероятному профессионализму. Я всегда уважал актеров, которые готовы на любые жертвы ради своей роли, а не просто светятся на экране своими «достоинствами», да бы потешить глаза зрителей. В данном случае, впечатляет не только то, что они были готовы не раз обнажить свои достоинства прямо перед камерой, но и по настоящему заняться сексом на экране для пущей убедительности. Оба актера великолепно передали не только одержимую страсть между ними, но и огромное чувство опустошения, которое буквально изменило их героев ближе к финалу.

Однозначно именно музыка композитора Минору Мики даёт картине столь необходимый эмоциональный накал, который позволяет в полной мере оценить данный фильм не только откровенным и эпатажным фильмом эпохи порно-шика, но и привносит в фильму неописуемую глубину и эмоциональную силу.

10 из 10

Империя Чувств — это культурный шок, который представляет собой не только очень эпатажные и безумно откровенные постельные сцены на экране, но и позволяет взглянуть на фильм в качестве очень сильного эмоционального полотна о высокой разрушаемости всепоглощающей страсти и трагической истории одержимой любви. Да уж товарищи, это вам не «Маленькая Вера» и не «Интердевочка» эпохи Союзов.

Любовь бывает разной: нежной и чувственной, страстной и всепоглощающей, жестокой и кровавой. Об одной из таких форм любви рассказывает зрителю одна из самых шокирующих эротических драм в истории мирового кино, «Империя чувств» режиссера Нагисы Осима, вышедшая в далеком 1976 году, но и сейчас производящая сильное впечатление.

История странной любви японской девушки Сады и ее хозяина Кичи-сана рассказана зрителю в шокирующих, порнотрэшевых сценах, снятых оператором Хидэо Ито весьма стильно и на грани фола. Но тем не менее эта картина, которая явно понравится далеко не всем, посвящена любви и сопоставления мужчины и женщины, сравнивая при этом поле любовное как поле брани во время корриды, сравнения мужского и женского начала и силе страсти, переходящей подчас в животное чувство, овладевающее не только телом, но и разумом.

Несмотря на откровенное эпатажное содержание, фильм является глубоким и сильным интеллектуальным произведением с потрясающей игрой актеров, мощной режиссурой, делающей картину безусловной классикой и ярким саундтреком Минору Мики.

Сюжет в этом фильме вторичен, ибо в центре всего находится идея, воплощенная режиссером в притчевой и отсылающей к произведениям маркиза Де Сада манере, реализовааной в ленте на все 100%.

Я рекомендую этот фильм всем поклонникам авторского кино и, особенно, его азиатского направления.

10 из 10

В 1976-м на Каннском фестивале случилось нечто из ряда вон: отказ дирекции допустить в конкурс японскую картину «Коррида любви» до такой степени подогрел к ней интерес, что её пришлось показывать 13 раз (беспрецедентный случай в истории «чемпионата мира» по кино), правда, уже вне конкурса. Во время просмотров пресыщенный истеблишмент всякий раз впадал в ступор, поскольку не мог взять в толк, как к увиденному относиться…

А показали мировой кино-элите нечто и в самом деле непривычное, а для многих - просто неприличное: почти беспрерывные, следующие один за другим, половые акты. Умело эксплуатируя присущий кино эффект вуайеризма, японский режиссер Нагиса Осима спровоцировал зрителей на подсматривание откровенных эротических сцен. Зритель, в отличие от героини, стремительно беременел фильмом.

Молодая японка Сада Абэ, работающая служанкой в доме свиданий, становится любовницей Кишицо - хозяина заведения. С каждым разом сексуальные игры Сады и Кишицо обретают все более опасную форму. В результате Сада так сильно привязывается к любовнику, что теряет рассудок.

Следующие четыре дня она ходит по городу с отрезанным пенисом и с блаженной улыбкой на лице. В конце концов, Саду ловят, но медицинская экспертиза признает ее нормальной. Суд над Садой держит в напряжении всю Японию. Ее приговаривают к длительному заключению (по другой версии - признают невиновной и отпускают, во что, честно сказать, верится с трудом). Самое интересное, что фильм основан на реальных событиях, случившихся в 1930-х годах.

Картина была задумана Осимой в 1972-м, уже тогда японский режиссер вел переговоры с французским продюсером Анатолем Доманом о совместной постановке. Среди нескольких вариантов Доман выбрал историю Сады Абэ. Что любопытно: одновременно с Ai No Korrida на экраны Японии вышел еще один фильм об этом случае, который так и назывался - «Подлинная история Сады Абэ».

«Коррида любви» (в международном прокате получившая название «Империя чувств») – это, конечно, никакое ни порно, в привычном понимании этого слова. Наоборот, одна из самых непостижимо глубоких драм о всепожирающей плотской страсти в её наиболее крайних проявлениях. И хотя режиссер задействует здесь обширный арсенал эротических и порнографических сцен, однако они не вызывает того примитивного физиологического и чувственного волнения, какое обычно провоцирует порно-кино.

Секс – как символ освобождения для тех, кто в 1960-х устраивал сексуальную революцию, спустя всего 10 лет принимает в «Корриде любви» абсолютно противоположное значение – становится объектом порабощения. Механизмы полового угнетения, неосознанного стремления к смерти - как высшего проявление экстаза любви, рассматриваются Осимой будто в лабораторной колбе. Подобно увлеченному энтомологу он во всех подробностях изучает буйство страсти, которое сменяется мороком томления, и в итоге оборачивается клиническим случаем поглощения одного любовника другим.

Осима разрушает последние табу, сталкивая крайнюю степень натурализма с изощренным эстетством, воссозданным в изолированном мире спальных комнат и усиленным игрой цветовых контрастов. Можно сказать, что грубое порно и высокая трагедия сходятся здесь в одной точке. Благодаря этому картине удается избежать вульгарности, характерной для порнографии, как набора подробностей, которые призваны служить исключительно возбуждению потребителя.

Сексуальная одержимость приводит обоих героев к физическому, эмоциональному и духовному истощению. Осима смотрит на секс в традициях де Сада (хотя, в отличие от «Сало» Пазолини, это кино не вызывает отвращения, и его просмотр вряд ли разрушит отношения тех зрителей, которых связывают романтические чувства): похоть обретает здесь форму всевозможных -измов (садо/мазо…) и в то же время почти ритуального священнодействия, когда кастрация воспринимается как своеобразное жертвоприношение.

Любовники, абсолютно игнорирующие реалии окружающего мира, отгораживаются от него стенами спальни. Особенно важной в этом смысле является одна из редких (и вроде бы проходных) сцен, когда Кишицо оказывается на городской улице и видит марширующих солдат: Япония готовится к войне. Актер Тацуя Фудзи на единственном крупном плане ухитряется передать неописуемую степень обреченности и тоски своего героя. Тут окончательно понимаешь: он несет на своих плечах куда больший груз, чем эти молодые воины, - бремя не менее жестокой войны, истощившей его последний жизненный ресурс.

И, похоже, что именно здесь он бесповоротно решает, что неутолимая и все нарастающая сексуальность великой нимфоманки может быть остановлена только одним способом… Кишицо, по сути, тоже изберет путь воина, только вот «вражеская амбразура», на которую ему придется пасть, располагается не на поле брани, а в промежности ненасытной возлюбленной. Как и подобает настоящему камикадзе, он сознательно идет на смерть - ради женщины, которую любит.

В 1976-м фильм запретили во многих странах, беспрепятственно его удалось выпустить в прокат только в либеральной Швеции. Даже на родине, в Японии, его долгое время демонстрировали в сокращенном варианте. Но уже в начале 80-х «Корриду любви» назвали «лучшей эротической лентой всех времен и народов». В России её впервые легально показали только в 1990-м году, в ретроспективе фильмов Анатоля Домана, вызвавшей, благодаря фильму Осимы, куда больший интерес, нежели очередной Московский кинофестиваль.

5 апреля 1990-го года мне довелось присутствовать всего лишь на второй публичной демонстрации этой картины в столице. Кирилл Разлогов, курировавший показ, привез еще чистенькую копию во ВГИК. Казалось, что в главный зал института тогда собралась едва ли не половина Москвы. Во всяком случае, посмотреть (на халяву!) запрещенный шедевр съехались все знакомые и друзья студентов.

Сами учащиеся, многим из которых не хватило по этой причине даже приставных мест, стояли вдоль стен, лежали на сцене, а некоторые ухитрились пристроиться на коленях у профессуры. Поскольку все проходы были забиты, выйти с показа все равно никто бы не смог, даже если бы приспичило. И к тому моменту, когда Разлогов завершил вступительное слово, зал набрал воздух в легкие и выдохнул его, кажется, только тогда, когда по экрану поползли финальные титры.

Судя по гробовой тишине, сопровождавшей просмотр, немало юных созданий лишилось в тот день «невинности». Но об этой утрате, похоже, никто потом не жалел…

Сколько нам уже было показано историй любви? Великое множество, но пожалуй, никто не смог показать любовь так, как это сделал Нагиса Осима, сняв свою «Корриду любви». И дело даже не в том, что не подготовленный зритель может быть шокирован тем, что он здесь увидит. Все дело в сложнейшей, экзистенциальной основе этой вроде бы старой, как мир истории. Причем мысли автора не кажутся надуманными, потому как все это действительно имело место быть в Японии 30-ых годов.

Будет честно сказать, что фильм являет собой пример даже не совсем арт-хауса. Речь идет о том, что проникнутся этим произведением стоит больших усилий. Отбросив все не нужные моральные предрассудки(в наше время это не особо сложно), не заострять внимание на эпизодах, которые вне всякого сомнения могут вызвать отвращение. Сюжет рассказывает нам безумную историю любви хозяина публичного дома и его новой проституткой в его заведении. Казалось бы, в этом случае слово «любовь» не применимо, однако даже его будет мало, чтобы выразить те чувства, которые испытывали влюбленные. Все больше погружаясь в страсть, парочка начинает терять связь с внешним миром, все больше погружаясь в свой, новый мир, целиком построенный на сексе и погружении друг в друга. Кажется, что все это и вправду можно было не так растягивать, однако это лишь первое впечатление. Ведь постановщик умудрился полностью лишить свою картину чего-либо лишнего или не нужного. Каждый кадр только дополняет мощнейшею художественную составляющую, задирая эмоциональную планку так высоко, как это только возможно. Стоит позабыть о стандартной концепции типичной мелодрамы, так как Осима демонстрирует нам совершенно иной стиль подачи.

Очень тяжело разбираться в хитросплетениях сюжета, в котором завуалированы размышления на такие темы, как жертвоприношение во имя любви. Или на что готов пойти любимый человек ради своей половинки? Вечное доминирование мужчины над женщиной внезапно переворачивается с ног на голову, во время процесса постигнуть то, что за гранью понимания большинства людей. Попытка воссоединится, стать единым целым, здесь терпит неудачу, поэтому по началу кажущиеся безумством заигрывания со смертью, ближе к финалу смотрятся совершенно нормальным, закономерным явлением. По крайней мере, в данном контексте. В конце концов, герои переходят все грани в поисках еще большего наслаждения друг другом. И дело даже не в половом акте в тот момент, когда один партнер душил другого. Просто в один прекрасный момент Сада и Кити перестали работать, пить, есть. Только сакэ поддерживало их жизненную энергию, одновременно давая им расслабится друг с другом еще больше. И комната, насквозь пропитанная запахом людей, не выходивших оттуда немалое время и посвятивших все свободные мгновения изучению новых форм для получения удовольствия. Их жизнь с заботами, мужьями и женами перестала вдруг иметь какое-либо значение. Все отошло назад, и у них осталась лишь всепоглощающая страсть к друг другу, которая выходит за все рамки каких-бы то ни было принципов или понимания.

Можно лишь восхищаться работой актеров, занятых в фильме. Тацуя Фудзи и Эйко Мацуда всецело отдались свои ролям. Каждый жест, каждый взгляд показывает нам даже не игру, а нечто большое, чему будет очень трудно подобрать слова. Сама съемка порнографического содержания говорит о многом, но тем ни менее демонстрация этих процессов была необходима для окончательного выхода за рамки. Хотя нельзя отрицать того факта, что большинство зрителей просто не приемлет, скажем, финальную сцену, или эпизод с оральным сексом. Особенно на фоне медитативной, филигранно-выверенной атмосферы, которой нужно просто подчиниться. Чувственный, окунающий в себя саундтрек только еще больше дополняет этот шедевр японского кинематографа. А порой шокирующие, резкие вставки заставляют сконцентрироваться на чувствах главных героев до самого конца, пусть это и безумно сложно. И одновременно просто.

Метаморфическая притча, которая в своем время вызвала такой резонанс, с течением времени доказывает то, что ее культурное влияние бесценно. Ведь если по настоящему понять и принять фильм таким, какой он есть, то можно заметить, что оценивать его — дело крайне не благодарное. Однако эта оголтелая нещадность, даже жестокость по отношению к своей аудитории делает свое дело, и не позволяет вознести эту ленту в ранг шедевров. Хотя и нельзя отрицать тот очевидный факт, что перед нами пример чистого, не замутненного искусства.

8,5 из 10

«В смерти — истина любви. Так же, как в любви — истина смерти. Эротизм есть утверждение жизни даже в смерти. Сексуальность подразумевает смерть, не только потому, что вновь прибывшие продолжают и замещают ушедших, но и поскольку сексуальность изменяет жизнь размножающегося существа. Индивидуальная смерть — не что иное, как одно из проявлений чрезмерного размножения живого существа. Также и половое размножение — одно из сложнейших проявлений бессмертия, заложенного в бесполом размножении, — бессмертия и в то же время индивидуальной смерти. В любом случае, в основе сексуального порыва лежит отрицание обособленности «я», способного познать наслаждение, лишь доведя себя до исступления, переступив через себя, познав объятья, в которых растворяется одиночество отдельного существа.» Жорж Батай.

На мой взгляд, самой жесткой и несправедливой критикой «Империи чувств» были отнюдь не обвинения этого шедевра в порнографичности приемов (это, в конце концов, не более чем святая правда, сознательная авторская провокация, почти самоцель), а приписывание его недюжинной художественной силы и успеха мощному биополю иноземных (то есть западных) влияний — философских, мировоззренческих, литературных, визуальных — якобы особенно плодоносно удобривших у Ошимы уже унавоженную родной и древней культурой почву. Я не увидела в фильме ровным счетом ничего фундаментально европейского (разве что в незначащих, теряющихся на фоне целого деталях) — настолько он весь «не отсюда», настолько легок без наших христианских (по сути, как их ни назови) этических вериг, настолько японски прихотливо задрапирован в тугие шелка бескомпромиссных традиций. Для меня его атмосфера и эстетика более всего напоминают «Снежную страну» Кавабаты — именно сочетанием какой-то нездешне яркой, хрупкой и утонченной красоты и совершенного бесстыдства (с наших позиций, в рамках наших — столбовых, краеугольных — понятий о стыде и о грехе, о любви к ближнему и о прощении, раскаянии, искуплении), бесстыдства, таковым себя не осознающего, и потому лишенного всякого намека на скверну и нечистоту, обязательных в любом европейском произведении, исследующем сексуальность. В христианском сознании эротизм неотделим от трансгрессий, нарушения догм и границ, а его изображение, соответственно — от искусственности, нарочитости, декларативности, эпатажности. Понимание дохристианских культов плодородия, безусловно, доступно аналитическому европейскому уму, но прочувствовать их во всей полноте, всем естеством, как это происходит у Ошимы, — европейцу уже не дано. Остается лишь зрительски созерцать эту богатую чувственную жизнь, в которой разум как-то исхитрился выжить и процвесть, не превратившись в испепелящий бластер — и мучиться сознанием собственной ущербности…

«Империя чувств» Ошимы — это, в первую очередь, jardin des delices, сад райских чувственных наслаждений, и не потому только, что содержательно он представляет собой, по сути, не что иное как череду разнообразных (и по большей части несимулированных) половых актов. Свойственные японской культуре точность, выверенность, филигранность в изготовлении мельчайшего из предметов обихода делают каждый кадр фильма упоительно, невыразимо прекрасным — на экране с расточительной щедростью воссоздаются и оживают тысячи японских гравюр и нецке, чтобы появиться на миг и смениться новым визуальным шедевром — здесь и фарфорово напудренные гейши в шелковых кимоно, под зонтиками или с лютнями в руках, и игра зонтиков под дождем, и снег, кружащийся над крышами пагод, и комические старцы, и мостики над бурлящими потоками, и истовые мужские лица, как у актеров театра Кабуки, — и навязчиво лезущая в жизнь современность с паровозами, стадионами, марширующими солдатами… Этим фильмом достаточно просто дышать, как миррой и ладаном, наблюдая за калейдоскопом образов, внимая звукам опять же нездешней какой-то, трансцендентной музыки. «Мой взор рассеянный шелков ласкали пятна, мне в таинстве была лишь музыка понятна, но тем внимательней созвучья я ловил, я звуками дышал, как волнами кадил,' — при первом просмотре иначе, наверное, и не получится.

Но «Империя чувств» этим, разумеется, не исчерпывается. Лежащий на поверхности (и волнующий европейских критиков) отсыл к философии европейских современников Ошимы — того же Батая, для которого столь притягательными были феномены нарушения правил, выхода за рамки (в том числе и благодаря «сильной, как смерть» любви), а также его антропологическим исследованиям (интересу к культу Митры и связи его с греческим минотавром и испанской корридой) — на мой взгляд, столь же умозрителен и вторичен в фильме, сколь вторичен и умозрителен интерес главного героя «Снежной страны» к европейскому балету. В том же, что Ошима серьезно озабочен болезненной ломкой тысячелетиями осененных традиций своей страны — сомнений нет. Тихо, но внятно прозвучавшая в фильме дата — 1936 год, апогей милитаризации Японии, дефиле военных по токийским кварталам и опрокинутое лицо наблюдающего за ними Китидзо-сана, утонувшего в своей страсти, забывшего про свой мужской гражданский долг, растворившись в долге мужчины-рыцаря перед дамой сердца (ведь по кодексу японской чести мужчина не может женщине отказать, бессилие — позорно), — все это новая, пока еще лишь нащупываемая героями реальность. Китидзо чувствует себя опозоренным и обесчещенным. Он сам просит о том, чтобы Сада его убила. Смерть в пароксизме страсти — блаженная смерть… Так я увидела эту историю в последний раз. Вполне возможно, следующий просмотр все изменит. Но главное, конечно, останется, должно остаться: «А в воздухе жила непонятая фраза, рожденная душой в мучении экстаза, чтоб чистые сердца в ней пили благодать…»