Рецензии

Неоднократный приверженец фабульных трэхэтажных надстроек и сюжетной многоголосицы Алехандро Гонсалез Иньярриту в своей третьей по счету после наркотической рефлексии «21 грамма» и библейского промискуитета «Вавилона» голливудской картине, фильме «Бердмен» 2014 года, впервые представленном в рамках недавнего Венецианского кинофестиваля, обращает свой проницательный и острокритический взор как на привычные архетипы американской масс-культуры, изощренно и не без явного наслаждения уничижая их до основания, так и на изнанку Голливуда вообще и Бродвея в частности(обобществленно — театра как такового), позволяет на краткий, но яркий и насыщенный миг взглянуть за кулисы театрального мира, с практически научной дотошностью вскрывая его подчас потусторонность, его инаковость, демонстрируя с неиссякаемой фантазией и неизбежными всплесками черного обличительного юмора как театр по ту сторону подмостков и на самих подмостках полон до краев скандалов, интриг, расследований, а также маленьких трагедий и человеческих комедий.

Собственно, Иньярриту искусно перефразирует в «Бердмене» изрядно заплесневевшую шекспировскую фразу о том, что весь мир театр, а люди в нем актеры. Судя по Бердмену, сюжет которого не столько однозначно линеен, сколь многозначительно притчев, именно театр является и миром, и жизнью, в особенности для тех, кто играет или просто притворяется, кто дышит каждой новой ролью и кто просто ищет заработка. Конечно, новый фильм Иньярриту поначалу кажется несколько вторичным, эдакой банальной историей на новый лад и «Безумных подмостков» Питера Богдановича, и «Труппы» Олтмана, и, в конце концов, ибо сравнения эти просто неизбежны — «Все о Еве» Манкевича(конфликт между премьером с эксбиционистскими наклонностями Майком и фактическим дебютантом, несмотря на былые заслуги, Ригганом почти синонимизирует аналогичному в картине Манкевича, только Иньярриту действует даже острее, гротесковее, мощнее и лапидарнее) и даже в чем-то недавней «Звездной картой» Кроненберга, ведь тема-то во всех картинах одна — не спеть оду актерствованию, надеванию масок, но скинуть их, взглянуть трезво на вещи по ту сторону кулис. В определенные моменты даже кажется, что фильм впадет в психопатологическую и физиологическую истерику «Черного лебедя» или станет цитировать «Американскую ночь»(пожалуй, самого эффектного образца кино о кино и не только), но Иньярриту довольно четко держит ритм, баланс и стиль между жанрами, все больше погружая картину в омут сатиры над всем и каждым, буквально выжигая едкой серной кислотой издевки все то, на чем стоит и благолепствует всеамериканское стремление к архетипизации, шаблонизации, не оставляя камня на камне в том числе и на самой сути Американской мечты по-голливудски — добиться признания, успеха любой ценой, показать и критикам, и самому себе, что есть еще порох в пороховницах, что не все еще утеряно, и Голливуд вместе с Бродвеем падут к ногам. Снова.

В насыщенном полутонами и всеми оттенками радуги сюжетном фундаменте фильма линия с подготовкой к реабилитирующему реноме Риггана спектаклю, представленной в виде суеты, интриг, бесконечных финансовых и творческих метаний, бесспорно, является магистральной, той связующей скрепой, без которой весь дальнейший нарратив «Бердмена» натурального психоделического и концентрированного критического свойства не имел бы смысла как такового. С театра все в фильме начнется, театром все и завершится, да и преимущественно все основное действие картины находится вне пределов внешнего пространства, вне воздуха. Сам фильм предельно театрализован, клаустрофобичен в своей камерности, хотя на сей раз киноязык Иньярриту лишен аскезы, зато богат на постмодернистские излишества, включающие в себя в супергеройском подсознательном и бессознательном сегменте иронические поддавки Майклу Бэю и Ко(лихорадочный темпоритм камеры почти аналогичный, но у Иньярриту он на порядок стройнее и служит единой цели в сугубо экзистенциалистском повествовании), неслучайные отзвуки эха «Страха сцены» Хичкока в картине ощутимы и зримы почти на физическом уровне. Впрочем, этот физический уровень кинематографического восприятия ощущается и благодаря специфической съемке — практически единого бесшовного и чрезвычайно монолитного монтажного плана, который служит не только сугубо технически, в качестве этакой новаторской изюминки(хотя и тут не обошлось без Хичкока, но и не им единым), но и обоснованно в своей художественности — лишь таким образом Иньярриту достигает удивительного всеохватывающего эффекта панорамирования, объединяя в рамках одного пространства как всех персонажей(причем Ригган хоть и солирует, но главных героев в картине все-таки много больше стандартного количества в одну штуку — Иньярриту возвращается к многослойным мотивам своих первых картин), так и тот красочный, карнавальный и при этом достаточно жутковатый мир кулис, театра, лишенный любых признаков волшебства, но перенаселенный химерами, страхами, фриками.

Но было бы ошибочно считать, что «Бердмен» — кино лишь о театре и об актерах, в нем играющих страстно, усердно, с надрывом и нервом. Фильм не столь прост и однозначен, ибо «Бердмен» имеет двойное дно, двойное пространство, двойное проникновение в суть вещей, да и миров в картине чуть больше, чем один реальный. Существующий где-то на периферии, в пространстве вымышленного блокбастера, в качестве альтер-эго и внутреннего голоса, ведущего с Ригганом многозначительный диалог, оборачивающийся в конце концов диалогом со зрителем, мнимый супергерой Бердмен воспринимается как сатирическое отображение всех до единого американских супергероев, в основе бытия которых лежит как идея СверхЧеловека, так и обоснованное право на реализацию Американской Мечты. Бердмен — это не Бетмен, не Человек-паук, не всеамериканский любимчик Супермен, но все вместе взятые. Он настолько же реален в мозгу Риггана, сколь и дико абсурден. Он по сути выговаривает все то, что определяло саму жизнь ушедшего в тираж актера — его желания и амбиции восстановить некую справедливость, почувствовать себя кем-то значительным. Бердмен смешон, но в то же время и опасен. В своей немыслимой исключительности и вере в то, что лишь эгоцентризм способен привести к благим результатам. И в финале вся многослойность и многословность картины оборачивается логоцентричным кошмаром и историей противопоставления индивидуального Я коллективному бессознательному, собственной идее высшей самореализации с подавлением и физическим устранением конкурентов. Иньярриту усердно забивает кол в сердце всей этимологии американской сверхидеи о герое из маленького мира, ибо мира самого, за пределами театра, и нет. Супергерой невозможен без публики, и каждый человек из этой толпы в той или иной степени, но желал облечься в трико и начать спасать людей. Если «Пипец» и «Капитан Берлин» были завершающим этапом революции идей супергероизма, низведя их до уровня бытового или слишком брехтовского, то «Бердмен» ставит жирную точку в этой теме окончательно и бесповоротно при том, что Бердмен существует лишь как внутреннее Я игравшего его актера. Однако не удалось избежать слияния реальности и вымысла, ожидаемых пороков излишней самоуверенности и неожиданной добродетели невежества.

10 из 10

Если попробовать кратко объяснить, о чем фильм «Бердмэн», то трудно будет дать однозначный ответ. С одной стороны, это повесть об актере, который борется со своим альтер-эго (которое проявляется в роли супергероя, принесшему ему славу). С другой, это притча о пользе этой же теневой части его личности, которая в критической ситуации берет на себя руководство и помогает ему довести свою творческую до конца.

С третьей стороны, это может быть трагикомическая сатира на супергеройское кино, целью которого является наглядная демонстрация разницы между наивной кинофантазией, представленной зрителю на блюдечке как развлечение, и реального закулисья, болью которого это развлечение создается. А также рассказ о кризисе среднего возраста, который настигает всех, в том числе самых обожаемых публикой киношных супергероев.

В конце концов, наверное, самым подходящим описанием для этого фильма будет фраза: «Когда шахматная партия заканчивается, король и пешка падают в одну доску». Попытка воплотить творческую мечту в жизнь, преодолеть гнетущее бремя старого имени в попытках создать себе новое... и все это на грани падения в эту самую доску — вот о чем эта картина.

Режиссер Алехандро Иньярриту вывел на чистую воду и публично обнажил «скелеты в шкафу» Нью-Йоркского Бродвея, развеяв иллюзии о его напускном изяществе, которое внушено обывателю блеском его ярких вывесок. И показал это через призму творческой трагедии личности на закате лет, вопреки всему пытающейся реализовать себя.

Яркая драма с насыщенной, быстро развивающейся историей. И с очень престижным актерским составом, что придает фильму двойной колорит.

10 из 10

Хочу начать свой рассказ с небольшого дисклеймера. Бёрдмэн уже много лет является моим любимым фильмом без каких либо шансов для других картин. Это приводит к тому, что любая моя попытка поведать о нем сводится к бесконечному каскаду комплиментов. Однако сегодня я постараюсь сосредоточиться не на том, как сильно я люблю это кино, о чем приходится слушать каждому нерадивому встречному, а о том, за что я его люблю, и что я в нем вижу.

Первый слой впечатления, который зачастую образуется у зрителей, посмотревших Бёрдмэна - это кино о том, как конвейерная машина Голливуда вкупе с безмозглыми поедателями попкорна извращает идею искусства, превращая его в бессмысленный шлак. Кино от киношных снобов для киношных снобов. Однако я склонен считать, что это отнюдь не так. В определенном смысле можно даже сказать, что дела обстоят с точностью до наоборот.

Одна из центральных тем фильма - это ярлыки, об этом совершенно в лоб говорится в сцене, где Ригган встречается с театральным критиком в баре. Но в тот момент он сам полагает, что свободен от этих оков, как, возможно, и многие зрители, для которых идея ярлыков давно не нова, проработана и, более того, кажется до ужаса скучной и банальной.

Но есть среди этих самых банальных штампов два невидимых, но могучих титана, к которым апеллирую в заглавии. Их имена: Искусство и Попса.

Ригган живет в мире, где эта вечно противоборствующая парочка является основой всего. Он - бывший супергерой, человек, олицетворяющий собой Попсу в глазах общества. Этот ярлык считается оскорбительным и Томпсон стыдится его, желая воссоединиться с желанным Искусством, которое принято уважать и любить, чего ему в жизни, конечно, никогда не хватает.

Через этого непритягательного персонажа картина напоминает нам о том, что мы начали забывать за пеленой умных фраз и рассуждений о структуре повествования. Главная цель творчества в его квинтэссенции - это передача эмоций от человека к человеку. Зарождение эмпатии и глубоких чувств. Повторное переживание опыта, принадлежащего одному, теперь уже множеством людей. И если эта цель выполняется, то принадлежность объекта к любому из титанов в глазах общества уже не имеет значения. Еще одним подзаголовком кино можно было бы приписать вопрос «Ну и что с того?»

Пройдя через череду испытаний герой приходит к этому осознанию и две противоборствующие прежде в нем стороны теперь могут воссоединиться, ведь они свободны от штампов. Происходящее дальше, по моему мнению, нельзя называть ни реальностью, ни вымыслом. Это то, что происходит в мыслительном потоке Риггана на пути к принятию себя, а как это воплощается где-то там на заднем плане уже имеет минимальное значение. Да, он избавился от оков, но в глазах окружающих он остается прежним. Это очень давит и не дает раскрыться в полной мере, потому тот и решает полу метафорически полу буквально убить прежнего себя на глазах у всех. Ригган Томпсон - человек, которому нужна публичность. Ну и что с того?

Наконец в финале мы видим, что его план полностью сработал. И это измеряется даже не столько «неожиданным» успехом его спектакля, сколько его преображением, как внутренним, так и визуальным, а также взглядом в небеса дочери Риггана, которая увидела его таким, какой он есть.

Манипулируя мыслью об искусстве и попсе Бёрдмэн повествует нам о таких фундаментальных вещах как принятие себя, красота многообразия человеческих личностей, отсутствие идеала, незначимость этого отсутствия и далее по списку.

Именно то, с каким изяществом кино жонглирует всеми этими темами при совершенно новых вводных данных, углубляющих размышления, и вызывает у меня тот детский восторг, с которым я рассказываю о фильме всем своим знакомым.

Не стоит также забывать о том, что для ключевых актеров картины она стала своеобразной рефлексией и, возможно, даже терапией, что помогает ей раскрыться во всей красе. И это касается не только Майкла Китона, который, подобно Риггану, сыскал популярность, играя супергероя в девяностых. Эдвард Нортон получает свои минуты славы во многом благодаря своему эпатажному поведению. Ну и что с того? Наоми Уоттс получила первую узнаваемость не без помощи откровенного эротизма «Малхолланд Драйв». Ну и что с того? Эмма Уотсон начинала, как актриса для главных ролей в подростковых фильмах категории «B». Ну и что с того?

Главное, что каждый из них передал своим трудом массу уникальных эмоций и переживаний другим людям, в частности нам с Вами, мой дорогой читатель. И это называется The Unexpected Virtue of Ignorance.

Я мог бы еще много говорить о различных мелочах и приемах, избранных режиссером, и как они работают на историю, но тогда эта рецензия превратится в докторскую диссертацию, а потому я остановлюсь.

10 из 10