Рецензии

- В старые времена, когда у кого-нибудь была тайна,
которую он не хотел ни с кем делить, знаешь, что он
делал?
– Даже не представляю.
– Он шёл на гору, находил дерево, проделывал в нём
дупло и шепотом рассказывал в него свою тайну. Затем
брал влажную землю и залеплял ею дупло. И тайна навечно оставалась внутри.

'Любовное настроение'.

Можно без тени сомнения утверждать, что Вонг Карвай снял шедевр. Начну сразу с такого громкого заявления. Про Карвая можно сказать: «Он большой эстет». Режиссер гонконгской Новой волны создал поэтичный киноязык. Неспешные, тягучие, меланхоличные кадры из его фильмов обрамлены в прекрасную музыку, которая дополняет характеры героев, передаёт их чувства и настроения.

Картина «Любовное настроение» Карвая входит в мой список фильмов, который я называю «эстетическое наслаждение». Сюжет картины не бросается в глаза, не кричит о себе, а постепенно, как в мутном стекле, прорисовывается и с каждой репликой, с каждой деталью становится явственней.

Двое людей, мужчина и женщина – история стара, как мир. Но как возвышенно и тонко, настоящему поэту, режиссеру удается рассказать эту историю зрителю. Ловишь себя на мысли: «Может ли такое быть в реальной жизни?» Но это не столь важно. Не правдивость, а красота взаимоотношений, проникнутых общей болью и разочарованием, рождает необъяснимый отклик в душе. И начинает казаться, что такая же история могла случиться с тобой, с каждым. И в ту же минуту понимаешь: разглядеть красоту в обыденном, низменном дано не каждому, только благородное сердце способно на это.

Фильмы Вонга Карвая – это культура, которой упиваешься, и эмоции, которые остаются с тобой.

Любовное настроение, которое создаёт Карвай в своей картине, кажется вечным настроением. Тусклый свет, пробивающийся сквозь моросящий дождь, разговоры на кухне, звуки радиолы, досужие соседские сплетни – всё это скрыто от внимания влюбленных. Они живут в своём измерении.

Любовь, влюбленность, мгновения, когда мир концентрируется в глазах одного человека – именно это показывает Вонг Карвай в своих картинах. «Любовное настроение» - это полувзгляды, едва уловимые и понятные только влюбленным полуулыбки, внезапно заполняющие всю жизнь, молчаливые прогулки. Это нежная, чуть размытая акварель, музыка в каплях дождя. Реальность, в которой время измеряется длительностью взгляда, хроника мироздания, показанная историей двух влюбленных. Во время просмотра фильма возникает необъяснимая боязнь нарушить эту красоту неловким, резким движением. И сердце начинает биться в ритме чарующей музыки Майкла Галласо. Пронзительная скрипка, серебро пепла выкуренных сигарет, одинокая слеза в глубине прекрасных глаз главной героини, безуспешные попытки заснуть – герои печально прекрасны и невыносимо одиноки. Карвай показывает любовь, которой не существует в реальной жизни, но которую мечтает почувствовать каждый. Без особого проявления эмоций Карвай способен показать такую страсть, такую боль и чувства, которых нет в самых, казалось бы, эмоциональных фильмах.

Его фильмы очень чувственные, хотя в них нет откровенности. Смесь эмоциональной сдержанности Востока и раскрепощенности Запада превратила его картины в гимн

иллюзорности любви. Ты словно вспоминаешь то, чего с тобой на самом деле не было, по крайней мере, в этой жизни.

Главная героиня фильма Мэгги Чун олицетворяет изысканную восточную красоту и благородство. Тони Люн, главный герой картины, получил в 2000 году награду Каннского кинофестиваля за главную роль в «Любовном настроении».

Вонг Карвай снимает фильмы без сценариев, все сюжеты и персонажи формируются во время съемок, поэтому у актеров стоит сверхзадача – самим создать образ. Дуэт

Тони Люна и Карвая – любимый у зрителей. Он кажетсямагическим, как и игра Люна.

«Любовное настроение», как и все фильмы режиссера, – это визуальное наслаждение. У картины есть своё настроение, атмосфера, цвет, скорость, свой шарм. Фильм можно сравнить с живописью импрессионистов, с туманами Моне, окутывающими великие города. Все на полутонах и эмоциональных интонациях, тонкость, выраженная во взглядах, походке героев, стуке каблуков, игре света, деталях, внимании к каждому кадру и ноте саундтреков. Музыка в его картине – это носитель эмоциональных переживаний на фоне восточной сдержанности. Здесь не нужно лишних слов, достаточно услышать первые ноты, чтобы почувствовать фильм. В этой музыке концентрация чувств, которые вызывает картина.

Каждый раз пересматривая фильм, ждёшь, чем же закончится эта история, но в конце понимаешь, что это не так важно. Ведь просто поддаться любовному настроению – это уже прекрасно.

Действие кинокартины происходит в 60-е года, когда Гонконг находился на границе китайских традиций и вторжения капитализма, как и главные герои находятся на границе страсти и разума.

Красно-синие, красно-зеленые, контрастные кадры одиночества напоминают картины Эдварда Хоппера. Это также отделение от персонажей оконными перегородками, стеклами витрин, дверными проемами.

Главные герои переезжают в соседние комнаты. Их супругов мы не видим, они часто в командировках и, оказывается, встречаются друг с другом. Поэтому герои начинают общаться друг с другом, чтобы понять, каким образом у их вторых половинок завязался роман. Постепенно они влюбляются друг в друга.

Словно судьба заставила Суна и Чоу, главных героев, снимать соседние комнаты. Кажется, что чувство того, что они недостаточно хороши для своих партнеров, заставляет их пойти на этот эксперимент, а также чувство одиночества.

Главным героям суждено было достать из глубин души то, что они прятали. Эта платоническая любовь им нужна словно лекарство.

Главным героям, может быть, не нужны именно отношения с партнером, достаточно лишь жить мечтами. Они не хотели, чтобы их чистое и непорочное чувтсво стало 'как у них', у супругов. Они не спят друг с другом.

Им нужна мечта, цель, чтобы вырваться из этого мира одиночества и чужих прожитых жизней.

Их могут звать Сун и Чоу или еще как-нибудь. Каждый зритель подглядывает за ними сквозь лестничные проходы, щели в дверях, витрины. Так подглядывают соседи, которые осуждают, но в глубине души они понимают и завидуют.

Главные герои являются словно тенями. Они тени на картинах Эдварда Хоппера.

Во воемя атаки Перл-Харбор, жители Нью-Йорка не включали свет, чтобы спрятать город в темноте, боясь нападения. Но Хопперу было все равно, свет в его студии всегда был включен. Так появилась картина 'Полуночники'.

Смогут ли главные герои больше не прятаться? Смогут ли они изменить свои жизни? И нужно ли им это?

Потом уже будут 'Трудности перевода', а пока посмотрите на китаянку на фоне красного шелка. Ее платья меняют цвет полтора часа, как чешуя дракона, впрочем, как и ее мысли. Она совсем не знает, любит ли она своего приятеля по несчастью. Но он уверен! Да-да.

Или нет. Каждый из них узнал об адюльтере. Общее горе сблизило два ропчущих тела. Да только женщине хотелось лишь поплакаться и найти того, кого сможет любить, заботиться в комфорте. И наш куряка-журналист это ей прямо и заявляет. Потом уже шепчет в дупло. Но это все потом.

Забудьте, что прочли: тексты и герои это не всегда кино. Послушайте музыку, насладитесь образами и... настроением. Это лучшее, что приготовил нам режиссёр. И не будьте счастливы порознь, если не пробовали жить рука об руку.

6 из 10

'Деревушка. Из сырца вокруг стена. Там за ней фанзы приземисты, низки. Жизнь скромна, тиха, убога, но ясна - без тумана русской будничной тоски.'

На недавней церемонии награждения гран-при фестиваля братьев Люмьер Вонг Карвай признался, что всё его 'Любовное настроение' соткано из истрёпанных нервов советского кино шестидесятых. 'Эти заплаканные окна, эти кричащие женские и ускользающие мужские взгляды, эта изощрённая пытка навязчивой, липко-сердечной, отменяющей любую надежду на уединение коммунальностью, этот натужно благообразный, попирающий элементарную физиологию быт - утробно близки и мне по Шанхаю, по Гонконгу, по скученной бесприютности моих временных западных пристанищ. Постичь я так и не смог радикальности русского переживания этой обыденности, в контексте которой несостоявшееся счастье, несбывшаяйся любовь воспринимаются как трагедии, ставят под сомнение целесообразность и дальше брести-влачиться по житейским хлябям. Русские - всё же ужасно требовательный народ. Для них счастье - не бонус, но то, что каждому причитается по праву и без чего жизнь - не в жизнь.'

И действительно, если отрешиться от азиатской экзотики высоких скул, раскосых глаз, яркоцветных платьев ципао, плотно стягивающих тонкий и гибкий, как стебель молодого бамбука, стан акварельной красавицы Мэгги Чун, то явь, нерв, натура, фактура 'Любовного настроения' до странности буквально копируют вселенные и настроения советского, оттепельного извода кино - с поэзией его щербатых стен, несущихся из всех окон привязчивых, растравляющих душу популярных мелодий, общинности, весёлой и злой тесноты, взаимопомощи не от щедрот, но от скудости, с мукой его угнетённой телесности, ужинов не тем и не вовремя, ненужных чаёвничаний, невозможности признаться, что тебе надо в туалет, с вечной агонией его половых влечений и убийственной неловкостью его состоявшихся и несостоявшихся соитий. В этом смысле 'Любовное настроение' саботирует глупую западную мечту о бананово-лимонных Сингапурах, обнуляет эскапизмы каждого алчущего сиреней Северянина ('Гулять же по городу - видеть автобус, лицо проститутки, трамвай...Но это же гадость! Тогда я взял глобус и, в грезах, поехал в Китай.') Европейцу больше некуда податься, говорит Карвай, ибо везде, вплоть до линии перемены дат у нас нынче всё те же ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет.

'Никогда ещё Восток не был нам так утробно понятен', - писал о 'Любовном настроении' Режис Варнье, - 'в этой ясности секрет беспрецедентного успеха фильма у белого зрителя. В ясности и смирении его героев при разочарованиях и попрании их чувств, в тишине, которой они обволакивают звон своих разбивающихся сердец'. Наивная колониальность этого взгляда даже умиляет: автор 'Индокитая' хвалит гонконгского коллегу за то, что тот угодливо вскрыл замок своего герметичного, самозамкнутого мира самым приятным для европейца образом - отмычкой улыбчивого подобострастия, приличного отказа от шумного и хлопотного бунта самоутверждений. 'Есть в них что-то жалкое, убогое, и, глядя, как они рыщут и суетятся, невольно вспоминаешь крыс, '- писал об азиатах Пьер Лоти, - 'сколь бы ни были великолепны их идолы, ничто у них не может достичь истинного величия'. И эстетика Карвая, как будто специально следуя роману Лоти, охотно распадается на соцветья шёлковых ципао, с лотосами, пионами, ирисами жёлтыми и голубыми, с великолепьем розовых ненюфар над мутной водой, с белёсыми ветками сакуры наискось по лазурному фону - платья говорят громче и отчётливее непроницаемых лиц, хранящих тайны, как деревья, которым в Китае принято доверять всё личное, а потому - в контексте культуры - несущественное.

Тем громче в этой тишине личных самоотречений тяжёлая поступь истории. Благость буддийских храмов Ангкора, куда всё ещё приезжают бдеть, и предаваться аскезе, и просветляться, и смирять себя молитвой и постом, уже нарушена вездесущим телевидением, и зрелище исторического спуска Шарля де Голля по трапу самолёта AirFrance в Пномпене, равно как и его речь перед ста тысячами камбоджийцев на олимпийском стадионе столицы разносятся радиоволнами по монастырским кельям. Герой Тони Люна освобождается от бремени невысказанных грехов у зубастых деватов, а правительство Сайгона уже готовит документы о разрыве дипломатических отношений с Четвёртой Республикой, десятки тысяч вьетнамских студентов отзываются со скамей Сорбонны домой, и король Камбоджи Нородом Сианук, только что выславший из страны посла США и отснявший фильм 'Апсара' про Кхаджурахо по собственному сценарию (страстным, страстным любителем кино был Сианук!), понимает, что реальной помощи Европа ему не окажет, а красные кхмеры опасны и сильны. Тело Азии вот-вот будет в очередной раз исполосовано шпицрутенами, и щемящая нежность к женщине, обладать которой так и не довелось - потонет в боли, будет смыта горячей кровью. А потому нежность нужно увековечить, закопать фарфоровые безделушки, свернуть в рулоны шелка. Тихо, смиренно, но упрямо. Мы так тоже умеем.

Ему кажется, он может до неё дотронуться. .. Поцеловать в ее чужие губы - они принадлежат другому. Да, 'другой ' не принадлежит ей, но от этого картина не меняется - лишь краски становятся гуще, тяжелее. Он в них вязнет - несчастный. Глубокая робость, чувственная непохожесть заставляют его снова с содроганием закурить. Закурить в надежде, что дым поглотит нерешительность.

Позвонить на ее работу. Пригласить на ужин. Накормить. Заставить минутами смотреть в его глаза. Держать ее в душной комнате: удерживая ее плоть, ощущая ее присутствие, он думает, что удовлетворит своё влечение.

Ему кажется, он может с ней поговорить. И в вечерней сырости он вместе с пеплом стряхивает свою ношу - почти признаётся в любви. Это 'почти 'заставляет его шептать в дупло дерева о своей пустой, как эта дырка в стволе, печали, об одинокой страсти, блуждающей по его душе вместе с недосказанностью. Варила бы она кунжутный сироп, плакала бы ему в плечо во время 'репетиций ', стучала бы каблуком, поднимаясь к нему по крутой лестнице, ведущей в некуда ?! Любовь не признает условного наклонения. Она ждёт прямых, как стрелы, фраз. Столько неслучайных встреч, столько раз они разминулись -лишь минута разделяла их. И лишь одно его слово. Фильм- шедевр, погружающий зрителей в дождливый, страстный и меж тем равнодушный город Азии. Картина, которая позволяет ощутить всю сладость и тревогу 'любовного настроения '.

В отсутствии любовного настроения приходится смотреть кино. Печальный выбор с таким названием. Какая-то предречённая недосказанность, иногда зверский монтаж. Хотя вся недосказанность лишь в моей голове. Проклятый Голливуд приучил к розовой определённости. Вся эта жизненная недомолвка лишь плод грустных переживаний чьего-то свершившегося разочарования. Опять же, такая участь лишь после торжества любви, кажется не оправдавшим надежд исходом. Словно, за этим всем больше ничего нет. Первый больной укол был, когда прошли годы. Так, будто вся жизнь между этими фотоснимками превратилась во вздох. Не радости и не горести, вздох глотка воздуха. Но не того воздуха от которого кружится голова и становится ужасно легко на душе, нет. Воздуха бесцельно прожитых дней. Того самого безвкусного убийцы сладких лет жизни, омертвляющего одним лишь своим безразличием. Кажется иногда, что он страшнее многих жестокостей созданных искусственно. И так горько от неспособности жить, как хотелось бы, не потому, что это требует усилий, а потому что усилия тщетны. Различие в менталитете. Бороться, забыться, смириться. Нет разницы в том, куда придти, важно лишь как. Так много невозможности в окружающем, что иногда кажется, будто мечты рождаются уже мёртвыми. Оглядываясь назад, кажется, всё словно никогда и не проходило. Временные рамки лишь глупая иллюзия для трусливых влюблённых. Прошептать в дупло и заткнуть грязью с дёрном? Это ответ? Почему это всё так же ранит, как и тогда. Любовное настроение не краткий сердечный порыв - это ритм жизни. Стоит только уловить его, и никогда больше не сможешь танцевать в тишине своих собственных мыслей. А они не дадут уснуть. До тех пор, пока новое настроение не унесёт тебя дальше от этих берегов, где своё крушение ты уже пережил.

Жизнь чуть более прозаична и почти так же красива как фильмы Кар Вай-Вонга.

Хотите посмотреть стильный фильм, в котором ничего не происходит, но который будете смотреть, не отрываясь все полтора часа? А потом весь день ходить по комнате с туманным глазом, слушать пронзительно-щемящий саундтрек из фильма и томиться от непонятной тоски и печали, как мадам Брошкина, глядя на курортный закат где-нибудь в Гаграх, и невероятной тоски по прекрасному?

Тогда посмотрите фильм Любовное настроение и весь спектр непонятных эмоций, томлений и сложных философских вопросов типа «что это было?» вам обеспечен.

Уговорил посмотреть меня этот фильм любитель Кар-Вая и прочих корейских премудростей. Правда, события происходят в Гонконге 60-х годов прошлого века, но кто отсюда различит такие подробности.

Первые двадцать минут просмотра я терзала любителя Кар-Вая вопросами – здесь вообще произойдет что-нибудь, ну, произойдет или нет, хоть что-то здесь случиться??? Или они так и будут здесь просто ходить???

Нет, качал головой коварный соблазнитель, здесь ничего не произойдет. И на всякий случай ушел по важным делам, мало ли что.

А я через двадцать минут затихла.

В фильме действительно так ничего и не произошло. Но я смотрела, не отрываясь, на двух героев, на то, как они ходят по узким улочкам Гонконга, как они просто стоят под дождем или молча сидят в кафе, слушала совершенно удивительный саундтрек и хотела только одного – пусть это длится подольше и пусть не заканчивается эта волшебная, томительная, как ожидание счастья, музыка.

Сюжет фильма умещается в два предложения.

Главные герои фильма – соседи по лестничной площадке. Их вторые половинки (мы их так и не увидим, кстати) замутили роман. И теперь вот наши герои догадались об этом и встречаются в кафе, чтобы обсудить сей неприятный обоим факт.

А вот дальше происходит именно то, что ничего не происходит. Но именно на это интересно смотреть.

Во-первых, потому что снято непривычно, непонятно, волшебно. Порою возникает полная иллюзия документального кино, как будто мы подглядываем за героями - из коридора, в раскрытое окно, даже, кажется, из-под стола. Иногда мы видим только часть персонажей, без головы, например, потому что она закрыта приоткрытой дверцей шкафа, или видим только раскрытую дверь из коридора, а весь диалог, вся сцена происходит вне поля нашего зрения и мы только слышим ее.

Во-вторых, актеры. Очень красивая главная героиня. Божественная осанка, походка, грация. Остальные актеры, хоть их и мало, играют так, что иногда казалось, что это просто сняли где-то сценку скрытой камерой, настолько естественно, реально все происходит.

В-третьих, платья главной героини. Да, именно так, платья! Героиня за фильм поменяла девятьсот платьев. А может, и больше. Но все они одинакового фасона. И все безукоризненно сидят на героине. Безукоризненно.

Но потом, к середине фильма примерно, понимаешь, что не все так просто с этими платьями. Иногда идет одна сцена в кафе, а платья за эту сцену сто раз поменяются. Почему, спросите вы? А я отвечу, досмотрев фильм до конца, потому что они сидели в этом кафе сто раз и сто раз обсуждали одно и то же, одно и то же.

Почему? Да потому что это было для них важно, это было серьезно и это их томило. Они могли просто стоять под дождем, а платья менялись. Часто в Гонконге идет дождь в это время суток, полагаю.

И четвертое. Это музыка. Она очень подходит к фильму, в котором ничего не происходит, но от которого невозможно оторваться.

Резюме.

Рекомендовать не буду. Фильм, безусловно, на любителя. Но если вас внезапно настигнет философское настроение и вам захочется томительного, эстетического и непонятного, то бегом включайте Любовное настроение. И обещаю, полтора часа вы проведете со странным блеском в глазах, а потом пойдете жарить котлеты (а кто-то даже их есть) под невероятно прекрасные звуки любовного настроения.

10 из 10

Вон Кар-Вай первым из современных режиссеров перестал складывать фильмы, как пазлы, из разных, остроумно пересекающихся сюжетов. Он рискнул рассказывать истории, простые, как жизнь. Когда я смотрела его фильм «Любовное настроение» я восхищалась той элегантностью и харизмой, давно забытой в кинематографе. Каждый незначительный элемент нес для меня глубокий смысл, так как наша жизнь состоит из этих деталей, которые мы зачастую не замечаем из-за суеты. Грязные лестницы, скучная толчея в коммуналке, лужи на асфальте, - все это показано на экране через оптику влюбленности. Банальная жизнь словно светится изнутри. Вон Кар-Вай успешно передает эту обычную атмосферу медленных встреч, неловких переглядываний, суховатых разговоров. Кадр в кадре – прием который используется режиссером на протяжении всего фильма. Почему же он использует именно этот прием в своем фильме, а в частности именно в сценах с главными героями? В Гонконге в 1960-х годах люди любили сплетничать и осуждать. Главные герои чувствуют это давление, постоянную слежку, именно поэтому много кадров сняты через окно, занавес или отверстие. Помещая главных героев на дальний план, режиссер показывает чувства главных героев, которые постоянно чувствуют это давление. Мы знаем, что в этом фильме участвуют четыре героя, но понимаем что в реальности это два героя и два фантома, лица которых Вон Кар-Вай намеренно не показывает.

Время показано очень размыто, порой я не понимала где я нахожусь, сцены и кадры все повторялись, менялись лишь наряды прекрасной актрисы Мэгги Чун. Это заставляет следить за фильмом намного тщательнее, придавать значение каждой встречи и детали. Я чувствовала контроль над собой. Повторявшиеся сцены и те же самые локации не придавали унылости или пробелов в истории, наоборот они продвигали сюжет вперед, а в особенности внутреннюю жизнь главных героев. Но в руках Вонга Кар-Вая и исполнителей главных ролей эта история превращается в законченное драматическое произведение, очень хорошо продуманное с точки зрения развития и атмосферы. Вместе же героям быть не суждено, хотя памятью об их встречах остался ребенок – тайна, о которой знают только его родители и стены старого храма. В итоге, каждый из нас живет в своей фантазии, в своих рамках – иногда эти рамки создаем мы, а иногда их создает общество. Неважно в чем сущность этих рамок, главное, что из них не возможно выбраться. «Любовное настроение» - это прекрасное и давящее на душу открытие, которое объясняет, что случается когда фантазия которую ты создал для себя, оборачивается против тебя, когда она только служит для того чтобы противостоять боли. И главная причина почему этот фильм настолько душераздирающий и актуальный, просто потому, что это противостояние и упрямство внутри нас встречается довольно часто...

Невероятный такт я слышу в этом фильме. Такт, который проникнут во всё существующее кинематографическое мгновение. Любовное настроение — фильм глубоко медитативный, который, кажется, абсолютно чуждый европейскому типу мышления. Если для западных людей не добиться, не сделать всё возможное для достижения любви считается буквально крахом, после которого прежняя жизнь невозможна, то для восточных — это ещё никак не говорит о том, что ясность ума может быть утрачена. Это не конец жизни.

На протяжении фильма мы видим образы, которые столь привычны европейскому взору: офисы, часы марки Сименс, сигареты, одежду, радость новому кухонному прибору, — но это всего лишь нужна форма, которая призвана для того, чтобы передать нечто совершенно иное. Такие образы помогают нам войти в этот тянущийся, как мёд, нарратив.

Су — очень сдержанная и утонченная женщина. Это можно увидеть по большому воротничку, плотно обтягивающему шею и по туго облегающему платью, на котором нет ни единой складки. Чоу — привлекательный, но не слишком эмоциональный, мужчина. В этом фильме вообще персонажи как будто избавлены от той взрывной импульсивности чувств, что так свойственна западникам.

Интересно, что истинная любовь не терпит вмешательства, она как будто не терпит и секса. Постельные сцены, которые были отсняты режиссером, полностью исключены. Что, на мой взгляд, было правильным решением. Секс не имеет ничего общего с любовью. Любовь чувство созерцательное, а созерцать человек может только в состоянии 'ничего-не-делания', т.е. когда соблюдается дистанция между объектом и субъектом. Похожее мы видим и в фильме: главные герои, которые по определенной случайности одновременно селятся в соседние комнаты и имеют схожие судьбы. Кар-Вай не показывает их супругов, оставляет нам воздух для раздумий. Это создает иллюзию того, что их могло бы и не быть вовсе, а может и они изменяют Су и Чоу друг с другом, а возможно и что-то ещё.

После моментов, связанных с исключением постельных сцен, можно сделать вывод, что кино получилось абсолютно иным. Телесное прикосновение сведено к минимуму. Они находятся рядом друг с другом, наслаждаются обществом друг друга и изредка касаются рук. Она помогает ему с написанием книги про боевые искусства. Так Су и Чоу сближаются. Видя это, они не хотят, чтобы это было 'как у всех'. Звонки на работу дают почувствовать нам эту дистанцию, которая остается между ними до конца фильма. Сидя в кафе Су узнает галстук, который такой же как у мужа, а Чоу розовую сумочку его жены. Их взаимоотношения — это трепетная ода, которая живет в определенном состоянии невесомости. Они не рискуют преодолеть последний барьер, после которого воссоединение будет не только духовным, но и телесным. Этот момент немаловажный, потому что такое состояние ввергло бы западного человека в неистовство, либо в томление, которое превращается в нестерпимый зуд. Вспомнила один из рассказов Лондона про пару, что не прикасалась друг другу, про чистую платоническую любовь. Все удивлялись ей, а их чувства становились всё крепче и крепче, но после взорвались и на очередное утро мужчина из рассказа понимает, что больше не хочет девушку, что он её разлюбил. Секс становится такой главной точкой, которая призвана продолжить и укрепить отношения. Тут же мы наблюдаем противоположные вещи.

Всё происходящее на экране замедляется, время начинает плыть, подобно тихой реке. В этом темпе для нас открываются совершенные образы, на которые мы — люди привыкшие бежать и что-то делать — не способны обратить внимание. Фильм расцветает словно цветок, оставляя легкий аромат послевкусия.

Казалось бы, что происходящее похоже на рану, что не может зажить. Но Су находит счастье в ребёнке, от нелюбимого мужа, а Чоу, не в силах преодолеть память, рассказывает свою сокровенную тайну в отверстие колонны и затыкает её землей, тем самым оставляя тайну там навечно. Символ монастыря в Камбодже введён не случайно. В моем понимании, он говорит о смирении и принятии того, что уже нельзя поменять. Неумолимое течение времени, хоть и такое размеренное, сообщает нам одну из ключевых особенностей киноленты: 'прошлое — это нечто, что можно мысленно увидеть, но невозможно коснуться'.

После окончания фильма невольно ощущаешь изменение ритма и течения времени самой реальности. Кровь в горячих жилах успокаивается и в очередной раз бегут мурашки по коже от повторяющийся музыки. Невероятные детали и манера повествования чем-то отдаленным напоминает мне Ясудзиро Одзу (японский кинематографист). Важно не только ведь смогли герои стать счастливыми или нет, спустя много разных препятствий, а и то, что образуется на экране независимо от них, — это определенная палитра ощущений, которые дают гораздо больше, чем захватывающий сюжет.

10 из 10

Вот так живешь себе, живешь, да и влюбишься. Хотя нет, влюбиться в фильм, книгу или песню - это пересматривать-перечитывать-переслушивать раз за разом. Это с саундтреком к фильму произошло. А песенку 'Quisas, quisas, quisas' спела четыреста восемьдесят шесть раз. Если что из двух вещей стало после того хуже - так мой подсевший голос, песня осталась совершенством.

А с фильмом получилось по-другому.( Collapse )

Он отпечатался на внутренней стороне век, он уже во мне и, наверное, насовсем. Лучшее, что приходит, так остается. Твои истории. Есть ведь совсем не твои, серединка-на-половинку и совсем твои. Эта из таких. И знала с незапамятных времен, что понравится. Еще когда пересказ сюжета услышала. Да все времени не находилось.

Его и сейчас не нашлось, чтобы сесть и посмотреть от начала до конца, разбила на два сеанса. Побаиваясь до начала, как ляжет на восприятие азиатская эстетика. Одна была реакция: Боже, какие они красивые. Какая она красивая! И все время до продолжения просмотра, мысленно возвращалась туда, в маленькие клетушки Гонконга шестьдесят второго года. С ощущением, что это очень правильное место-время.

Начало, так вышло отчего-то все плакала. Лежала, а слезы катились. Хотя и не было, кажется, ничего, что могло вызвать такую реакцию. С окончанием другая аберрация восприятия. Не знаю, смогу ли объяснить, самой странно. Каждая мизансцена, каждый жест героев, музыка, диалог - все сопровождалось дополнительными, кроме зрительных и слуховых, ощущениями.

Там дождь постоянно и в пересушенном центральным отоплением воздухе квартиры висело водяное марево. Лапша, за которой ходит со специальным термосом героиня, ее запах явственно ощущался. Еще такое тепло в районе солнечного сплетения и от него ты будто в коконе чувственного наслаждения, которому не можешь подобрать названия. Ничего подобного раньше не испытывала.

И эти ее платья киапао, срочно необходимо такое же, много таких же. Одно привезла с Филиппин, но стоять в нем получается хорошо, а ходить или сидеть - не то, чтобы очень, не угадала с размером. Платья - дело наживное, хотя, боюсь так идеально, как на госпоже Чан, на мне это не будет. Ее талию можно обхватить двумя пальцами. И, ах, какая же она красивая. Какие они красивые.