Рецензии

Даже если вы не поймёте этот фильм (без обид, это скорее всего), то не сможете упрекнуть автора в намеренном запутывании. Да, стилистика авангардная и ни на что не похожая. Но смысл вам объяснили заранее — он в названии. Если вы не поняли названия, это и будет значить, что кино, возможно, не для вас. Кроме того, что это артхаус, название — отсылка к японскому фильму 1932 года «Родиться-то я родился, но...» Ясудзиро Одзу. Фильм Одзу рассказывает о сложностях взросления, где детская мифологическая черно-белая картина мира сталкивается с реальностью жизни взрослых. Тот фильм при всей весомости темы лёгкий, почти комедийный — настоящая классика. Об этой же проблеме взросления рассказывает Ангела Шанелек в своём фильме, где в центре уже не японский отец, а европейская мать. И рассказ идёт через понятные европейцам культурные коды. Ускользающую реальность жизни героев мы ловим через показанные здесь же сцены из «Гамлета». Ведь только искусство вполне определённо, хотя и лживо. Проблема героев, как мы понимаем, в том, что сын отказывается признать право своей матери на новую жизнь после смерти отца.

Сложность понимания фильма есть, она создаётся автором намеренно. И вот здесь прошу внимания. Это не нарочитая усложнённость, рождённая авторским высокомерием «я так вижу». Это попытка показать истинную сложность понимания другого. Это та сложность понимания, которая знакома всем без исключения — это сложность чужой жизни, которую никто не может понять, кроме того, кто в ней живёт. Нам показывают фрагменты чужой жизни — так, как мы могли бы их видеть (подсмотреть) со стороны. Но когда мы смотрим на чью-то жизнь со стороны, разве мы можем говорить, что понимаем её? Кино, рассказывая о ком-то историю, всегда льстит зрителю, пытается создать у него иллюзию понимания. всегда рассказывает больше, чем может знать, стремится заполнить пустоты незнания выдумкой и ложью. Зрителю тревожно, если он не всё понимает в фильме, и кинематограф стремится успокоить его. Если зрителю всё разложить по полочкам — тогда он доволен. Но это значит, что кино в принципе не может отражать жизнь, при любой попытке оно будет врать. Ведь жизнь другого непостижима по определению. Мы не можем всё понимать о другом. Только в жизни, в отличие от кино, нас это не тревожит, правда же?

Всё, что делает автор в течение первой четверти часа — он унимает вашу тревогу. Если вам удастся с ней справиться и стать просто наблюдателем чужой жизни, вы получите удовольствие от этого странного фильма, увидите, какой он умный, добрый и красивый, в каком-то смысле как сама жизнь. И вы его поймёте. Ведь жизнь других необыкновенно интересна. Иначе зачем бы мы смотрели кино.

8 из 10

Застывшие дети, как статуи, которые репетируют пьесу Шекспира. Ребенок бегает по городу в короне. Молодой парень признается в любви девушке, как Ромео Джульетте. И мама, как собирательный образ всех драматических актрис. При этом есть жизненные проблемы между родителем, который хочет устроить свою личную жизнь, и детьми, которые не всегда ведут себя так, как хочется родителю. Для всех героев граница между театральным и реальным стерта, что придает фильму атмосферу магического реализма.

В современном немецком кино мне симпатичен минимализм художественных средств, простота в движениях камеры и в визуальном оформлении. Идет акцент на актерском существовании в кадре. И поэтому, чтобы создать актеру пространство для игры, режиссер аккуратно пользуется монтажом, часто делает длинные кадры. А когда кадры длятся долго и их не так уж много, на оператора возлагается огромная ответственность: точность в выборе локации, композиции и света. Иван Маркович, на мой взгляд, прекрасно справляется с этой задачей. Изображение в этом фильме приобретает огромное значение, каждый кадр выстроен, как если бы это была живописная картина.

Все в фильме подчиняется каким-то необъяснимым законам. Когда герои играют в теннис на корте, предполагается, что они стоят напротив друг друга, но их снимают так, будто они находятся с одной стороны от сетки. Из множества подобных приемов складывается общее ощущение от фильма: необычное кино, которое захватывает и запоминается.

'Я была дома, но...' расширяет возможности зрительской интерпретации. Совершенно не обязательно понимать, что хочет сказать вам сама Ангела Шанелек, разгадывать замысел здесь бесполезно, попробуйте сосредоточиться на том, что чувствуете и думаете именно вы во время просмотра.

8 из 10

Для того чтобы понять такой фильм, как «Я была дома, но…», нужно сначала выслушать объяснение режиссера или попросту влезть в его голову. Иначе можно почувствовать себя молчаливым осликом, смотрящим в окно, из пролога фильма, так и не сумевшим врубиться в новое произведение Ангелы Шанелек. Медленное повествование, статичная камера, малое количество диалогов и вот это вот всё. «Берлинская школа» одним словом, ну, вернее, двумя.

Главная героиня фильма и двое ее детей-школьников имеют весьма условное отношение к главной теме всего фильма. Что есть театр? Что есть кино? А что есть сама жизнь? Может ли человек при смерти играть человека при смерти и как должны при этом играть другие актеры? В общем, почти что, нынешняя Голливудская повестка. Героя трансгендера должен играть актер трансгендер, инвалида – инвалид, рыжую – рыжая, а адвоката – адвокат. Только на более высоком уровне понимания, разумеется.

С другой стороны, возможно, это всего лишь фильм о несчастной матери-одиночке и о ее непростых взаимоотношениях с сыном-подростком, да и с самой жизнью. Сын убежал из дома, бродяжничал в лесу и загремел в больницу с заражением крови. Тем не менее, во время просмотра ловишь себя на мысли, что ты постоянно пытаешься найти некий смысл за всей этой многозначительностью и пустотой (хотя некоторые назовут это глубиной), которая существует на экране.

Я люблю кино, в котором нужно думать, которое задает вопросы и не выходит из головы еще несколько дней. Однако я считаю, что эти вопросы должны быть заданы более-менее прямым текстом. Это можно сделать не только словами, но и с помощью камеры, музыки и прочего инструментария. Но это должно достаточно легко считываться. Иначе получается забавная ситуация. Ты начинаешь сам задавать себе вопросы, размышлять и философствовать на какие-то собственные темы, потому что автор говорит слишком широко и абстрактно. А может и не говорит вовсе и, к примеру, вставляет историю с велосипедом просто потому, что такой случай был в его собственной жизни. В итоге у каждого зрителя получается какой-то собственный фильм, и получается он не благодаря режиссеру, а вопреки.

4 из 10