Рецензии

С самого начала фильм произвёл жуткое впечатление: лично мне показалось, что я ошиблась коробкой и взяла с полки фильм о народах Африки. Но ближе к середине я поняла, в чём большое достоинство этого фильма - Медея. Марии Каллас удалось воплотить в этом образе всё то, что было заложено в нём изначально - трагедия покинутой женщины. Фильм держится на Медее, а всё остальное костюмы, герои, имена, лица тут же забываются после просмотра, но Мария Каллас остаётся.

Следует сказать, что фильм смогут оценить только люди, сумевшие откинуть привычные стереотипы и просто наслаждаться искусством.

9 из 10

1969 год выдался особенно плодотворным в фильмографии Пазолини: в августе вышел на экран «Свинарник», а в декабре была уже закончена «Медея». Подобная результативность сказалась на качестве: в «Медее» есть целый эпизод (происходящий то ли в воображении Медеи, то ли представляющий собой вариант будущего), который можно было бы удалить при монтаже, ибо есть целые сцены и диалоги в нем, дублирующиеся с последующим эпизодом. Однако, эта незаконченность в плане структуры, художественная незавершенность вовсе не означает, что «Медея» - плохой фильм, более того, по мере суггестивного воздействия он превосходит многие другие картины Пазолини, иногда, говоря сленгом, просто «снося зрителю башню».

Реконструируя миф о Ясоне и Медее, для постановщика важно было, как и в «Царе Эдипе», достигнуть аутентичности происходящего, будто все разворачивается прямо сейчас, а не два тысячелетия назад. Этот эффект у режиссера получился благодаря костюмам Пьеро Този, причудливым и пугающим, и музыкальному сопровождению Эльзы Моранте, представляющему собой гибрид народным и ритуальных песен. Именно музыка и хоровое пение – главный инструмент по «крышесносу» зрителя, ибо сопровождая собой многие сцены, происходящие в молчании, она усиливает восприятие болезненного и яростного изображения. Особенно бьет по нервам сцена человеческого жертвоприношения в начале, с последующим разделом жертвы, происходящее под ритуальную музыку.

Наверное, никто в кино кроме Пазолини не смог так тщательно реконструировать языческие мифы во всей их жестокости и бесчеловечности и задолго до «Сало» сам режиссер нашел в этой жестокости извращенную поэзию, которая одновременно и отталкивает, и притягивает зрительское внимание. Когда-то Освальд Шпенглер, противопоставляя античную и западноевропейскую культуру, высказал мнение о том, что античность не знает символики материнства, пришедшего в культуру вместе с образом Богоматери, и именно поэтому античность сделала своим символом Антимать, Медею. История отношения Ясона и Медеи решается Пазолини в невербальном плане: их влечение визуально и тактильно, как и влечение бессловесных животных, оттого и месть Медеи страшна и противоестественна для любого человеческого существа.

«Медею» в наследии Пазолини можно отнести по ведомству наиболее безумных лент мастера, это, конечно, еще не «Сало», но режиссер идет к нему семимильными шагами, пытаясь понять и окультурить бесчеловечность. Художественная правда этой ленты Пазолини такова, что языческий, дохристианский мир в его представлении не знает пощады и морали, это совершенно иной мир, иная Галактика, в котором переплетается жестокость и нежность, святость и скверна. Человек – здесь не только не центр мира, но даже и не подобие Бога, потому с ним можно сделать все что угодно. Быть может, именно здесь кроется источник фашизма, известного своим культивированием всего поганического. Смотреть «Медею» трудно во многом из-за «безумных», как называл их Лимонов, крупных планов: режиссер пытается достичь максимальной эмоциональности за счет визуальной выразительности лиц, многие из которых принадлежат простым людям.

То, что люмпены, маргиналы, нищие, шпана смотрятся так органично в пазолиниевских реконструкциях мифов, экранизациях Боккаччо, Чосера и Евангелия, - одна из главных загадок его кинематографа, его не тускнеющей визуальной выразительности. «Медея» - яркий пример именно поэтического кино, возвышающего низменное, жестокое и противоестественное, именно поэтому его можно считать безумным. Это пугающее в своей аутентичности погружение в языческий миф со всей его нравственной индифферентностью и античеловеческой беспощадностью. Для того, чтобы смотреть такое кино, нужно определенное мужество, как, впрочем, и для того, чтобы его создать, поэтому надо раз и навсегда понять, что без той подготовки, какой стали для Пазолини «Свинарник» и «Медея», никогда не был бы создан тот шедевр трансгрессивного искусства, каким в итоге и получилась картина «Сало, или 120 дней Содома».

Пьер Паоло Пазолини в свойственной себе манере, так же как и при киноадаптации 'Царя Эдипа' Софокла, в аспекте смыслового содержания разобрал сюжет оригинального текста одной из самых популярных античных трагедий - 'Медеи' Еврипида - в хронологическом порядке.

Однако если в случае с 'Эдипом' итальянский мэтр кино, по сути, досконально экранизировал всю историю, только намеренно разложив основные сюжетные арки в удобном для зрительского понимания общего нарратива формате, то в 'Медее' Пазолини сконцентрировал внимание на предыстории зарождения взаимоотношений Медеи и Ясона, её злосчастного мужа, осветив причины нечеловеческих поступков жестокой героини, которые в пьесе хотя и были очерчены Еврипидом, однако, как кажется, недостаточно ярко и даже в некотором роде бегло. Также Пьер Паоло не стал много времени посвящать словесным прениям между ревнивицей и её неверным мужем, который по ходу повествования выбрал новую, конечно же, более молодую пассию не только для продолжения рода, но и, возможно, в первую очередь для укрепления своего карьерно-политического статуса, ибо новоявленная любовь является дочерью богатого царя Коринфа. Ко всему прочему режиссёр обогатил свою ленту фантазийными вариациями одного и того же важного для всего повествования события, служащего переходным звеном к ошеломляющей своей безумностью и непредвиденной ранее жестокостью кульминации. Два варианта развития весомого сюжетного фрагмента этой истории вводят зрителя в некоторое заблуждение, заставляя недоумевать в связи с иносказательным повтором того, что уже недавно произошло, однако в конечном итоге каждый из них закономерно перетекает в единый и невероятно трагичный исход, шокирующий до глубины души.

Помимо, безусловно, потрясающей режиссуры великого киномастера, без сомнения, стоит выделить Марию Каллас, исполнившую главную роль фильма. Именитая американская оперная певица греческого происхождения первый и единственный раз в своей жизни снялась в кино, и, надо сказать, эта работа, без какого-либо преувеличения, оказалась поистине великолепной, удивив артистической раскрепощенностью непрофессиональной актрисы. Люди искусства не редко демонстрируют свою многопрофильность. Творческая многогранность Марии Каллас это подтверждает наилучшим и самым ярким образом. И как бы не желали другие постановщики заполучить к себе столь сверкающий бриллиант, дива в дальнейшем не стала связывать свою жизнь с кинематографом.

Как итог, Пьер Паоло Пазолини в уникальном стиле адаптировал знаменитую античную трагедию Еврипида о безумной ревности и последствиях жестокосердных поступков раздражённой души. Картина экранизирует 'Медею' не досконально, используя методику выборочного подхода по освещению тех или иных повествовательных элементов исходной истории и крайне своеобразную манеру сюжетного изложения, максимально соответствующую духу своего автора, являющегося одним из самых значимых и невообразимо маститых кинотворцов в истории всего синематографа.