Рецензии

Этот фильм убивает и разрывает на части.

Пятидесятые, поствоенная Польша и музыка. Здесь повсюду играет музыка. И, поначалу, думаешь, что Павликовский очень хочет заполучить очередную европейскую премию за, уже в который раз, раскрытые политические темы, но нет. Вспоминаешь, что Павел — совсем не из тех режиссёров-агитаторов. Он просто делится болью.

Боль эта пропускается через поистине шекспировскую историю многолетней любви Виктора и Зулы. Их путь — это больше десяти лет мимолетных и не очень встреч.

Каждый эпизод, в котором время перескакивает на год вперёд — это так же эмоционально, как и финал «Ла-Ла Лэнда».

И картину Шазелла я упомянул неспроста. Между двумя фильмами полно различных точек соприкосновения. Главная из них — музыка. «Холодная война» рассказывает о музыке через монохром и Шекспира, интерпретируя монументальную «Ромео и Джульетту» в самом необычном виде.

Смотрите на свой страх и риск. Есть вероятность остаться жить с болью от этого фильма.

Послевоенная Польша, талантливый музыкант Виктор, полный грёз о творческих изысках, следует поручению партии и участвует в наборе народного ансамбля, просматривая сельскую природу и таланты. Удовольствия от этого нет никакого, мокрый и скользкий образ полуразрушенного и упадочного государства ему претит, кислород перекрыт и восторгаться, сохраняя в себе желание действительно играть музыку, нет никакого.

Меняется всё очень близко — с первой и окончательной влюблённостью в молодую сельчанку Зулу, весьма непосредственного характера, с прекрасным голосом и открытым сердцем. Молчать не в духе героев, поэтому промежуток от первых взглядов до первой страсти у Павликовского выходит весьма коротким…

Павел Павликовский — режиссёр, открывший себя миру «Идой» и её сопутствующим Оскаром, как и в фильме, влюблённость, только уже в кино, демонстрирует весьма короткую и легковесную. Как и в предыдущей картине, здесь всё минималистично — ни активных действий, ни красок, ни разящих фактур, ни самого хронометража, чтобы зритель успел задержать дыхание и сдержать желание выдохнуть. В «Холодной войне» зрителю вообще некуда отвлекаться — места действия и время той самой исторической эпохи сменяются стремительно быстро. Только и успеваешь, что побывать то в Югославии, то во Франции, где и холодная война своя, и чувства, тем более, географически особенные. Лента вообще обладает хорошим тоном — в какой-то мере она автобиографична, и поскольку Павликовский в своё время на месте не сидел, да и потому что посвящается она родителям, что, к слову, скрашивает демонстрируемый колорит.

Однако до конца всё-таки прочувствовать фильм не удаётся. Страсть самих героев куда холоднее войны, поэтому удивительно даже признавать, что два человека могут сидеть в обнимку, когда души их, может бы и единые, находятся чуть ли не на разных континентах. От сего ощущения и хронометраж уже далеко не в помощь, площадки так стремительны, что любовь не растянуть даже временем. Встречи, встречи, встречи… Любовь была, она присутствовала, она приходила на экран. Но вот дальше экрана никуда не делась.

И ни чёрно-белая картинка, ни посвящение родителям, ни шедевральный музыкальный ряд, который в свою очередь действительно готов к глубоким чувствам, не вызывают единоначалия ощущений. Всё трогательно, но далеко не факт, что затронуто.

Грустная история, как не стремящаяся в джаз, всё равно сваливающаяся в народный сельский фольклор.

Государств там только нет, как не складывайте иллюзии из названия. Противоборства формальны, и «чебэ» делает этот фильм только холодным, но никак не высказывающимся. Герои ходят по обычной, грязной, где-то показавшейся, где-то притопленной земле, переезжают из страны в страну, и именно по этому общему антуражу можно разобраться, в каком состоянии находится Европа. Воюет ли кто-то с кем-то? Без слов.

Возможно, без каких-либо слов можно почувствовать и любовь. Пока же у Павликовского получился некий семейный календарь — года, места пребывания и любви памятные моменты.

7.12.2018

Шестидесятилетний польский космополит продолжает, как и в «Иде», исследование истории родной страны через призму драматических изломов человеческих судеб.

Фразеологизм, вынесенный в название, у Павликовски несет скорее метафорический, экзистенциальный нежели политологический смысл (хотя эта составляющая менее явно выражена, но также присутствует, отражаясь в категориях «политизации эстетики» и «эстетизации политики»). Его холодная война — некое состояние разобщенности, отчуждения, невозможности полного и окончательного воссоединения двух любящих людей, разъединенности их судеб. Действительно, между Виктором и Зулой, словно железный занавес, постоянно находится некая третья сила, субстанция, отделяющая их друг от друга: страх, другой человек, режим, обстоятельства, в более обобщенном смысле — судьба, сама история. На их преодоление могут уйти годы, а может вся жизнь.

Незаурядное мастерство оператора Лукаша Зала, зачастую пренебрегающего и по своему интерпретирующего классическое правило «золотого сечения» кадра, придает историческую достоверность рассказываемой истории — выверенная, аскетичная черно-белая картинка подчеркивает строгую документальность киноряда. Однако, эстетская, рафинированная (даже справление нужды у Зала превращается в маленький шедевр операторского мастерства), но бесстрастная, скупая красота визуальной пластики, потрафив вкусам самых взыскательных киногурманов, передается настроению и атмосфере всего фильма, словно постепенно подменяя и замещая их. Холодная отстраненность и рассудочность нарратива, режиссерской манеры, помноженная на безошибочно точную операторскую графику (то, что так шло сдержанной манере религиозно-нравственного дискурса «Иды»), работает лишь наполовину,- мы можем почти тактильно ощутить алиенацию, изолированность судеб главных героев, но когда приходит время выразить чувства, накал кипящих эмоций, надрыв невозможности воссоединения, олимпийское спокойствие и выдержка Павликовски и Зала мешают иммерсивности, заметно обедняя чувственное восприятие. Создается впечатление, что холодное чб и успешно апробированное узкое, тесное форматное соотношение 1,37:1 будто не дают развернуться переживаниям, «расцветить» экран «любовным настроением» и страстью, сжимая их до минимума и переводя (возможно, сознательно) регистр восприятия из области переживания в область рассуждения: вместо ощущения радости «короткой встречи» и хрупкого момента любви (например, во время водной прогулки), отмечаешь насколько композиционно и изобразительно искусно решена сцена. Синдром Стендаля, подменивший подлинность чувств.

Невольно возникает вопрос: а любовь ли это? Женщина ли всей жизни Зула для Виктора, и наоборот? Похоже ли это очередное «ты сказал: «я люблю тебя», я ответила: «подожди», я сказала «возьми меня», ты ответил: «уйди», знакомое по киноклассике, на истинное чувство? На этот счет возникают обоснованные сомнения.

Возможно, по этой причине финальная сцена — символичная в своем трагизме, и требующая эмпатии — смотрится как некий красивый, но декоративный жест, должный означать отказ примирения с судьбой, но на деле, снова, только вызывающий в памяти неизбежную аллюзию (в разрушенном храме не хватает только перевернутой статуи Иисуса) на фильмы поколения великих предшественников, которые могли совмещать при анализе истории родной страны отрезвляющую рассудочность и эмоциональное сопереживание одновременно.

6 из 10

Война со зрителем

Все эмоции, которые у меня вызвал фильм, я могу выразить знаменитой и уже разбитой фразой: 'Не верю!'

В трейлере заявлено, что нам покажут 'невозможную любовь'. Что ж, возможно, это очень честно, если понимать буквально. Каждый новый виток в отношениях главных героев предвосхищается трагическим выражением лица героини. Слёзы, глубокомысленное молчание, каменные лица - всё должно говорить о том, как героям тяжело. Ну и вносить подтекст трагической судьбы. На самом деле, с самого начала не понятно, о чём они плачут и тоскуют. Особенно неприятно стало от сцены, где Виктор плачет за роялем - это уж совсем плоско и фальшиво. Кто-то уже писал о фальшивой интонации этого фильма, и я с этим полностью согласна. Ну не вижу я никакой нереальной любви, начавшейся с интима в туалете. Да и вообще, ощущение, что их любовь и нужна только для любовных сцен, которые в контексте фильма кажутся нелепыми. Буквально: только встретились, затем фраза вроде 'я так ждал тебя' - и сразу после этого постельная сцена. Дальше по сюжету возникнет новое препятствие к тому, чтобы быть вместе (правда, зачем им это, не понятно). Ни малейшей заботы друг о друге, или я путаю, и это не является признаком любви? О причинах перемещений героев и невозможности быть вместе зритель должен догадываться, из-за чего плохо понимаешь, что вообще происходит. В конце фильма героиня и вовсе бросает своего ребенка ради этой своей вечной любви, чтобы благоговейно сидеть на скамеечке в пустыре с любимым.

Что мне понравилось, так это музыка, танцы и работа оператора. Фильм же для меня ни о чём. Я не могу найти в нём никакого смысла.

3 из 10

Фильм давно забытыми размерами кадра — черно-белым ретро «квадратом» и стилизованным под документальные съемки рассказом о том, как в городах и весях социалистической Польши 1949-ого прослушивались и записывались на бобинный магнитофон энтузиастами от культуры исполнители фольклора, с самого начала фокусирует зрителя на не так давно ушедшей эпохе, которая встала великой стеной между его героем и героиней. Он — интеллигентный профессиональный молчаливый дирижер, ценитель джаза, был среди тех, кто искал таланты, она — необразованная эмоциональная экспрессивная дерзкая селянка, больше всего любящая песню «Сердце» из советских «Веселых ребят», находилась в толпе тех, кто отчаянно желал попасть в ансамбль. Их глаза встретились, заключив союз, которому суждено было преодолеть неоднократное предательство и прощение, вынужденное стукачество органам, бегство из страны и возвращение туда, измены, встречи и расставания в разных городах Европы, успех и признание, лагерь, наконец; преодолеть, что бы спустя 15 лет скрепить свою связь без будущего навечно там, где отсутствует все, что было нанесено сменяющими друг друга политическими режимами и собственной глупостью, в старом разрушенном храме — месте, где их дороги впервые пересеклись.

От многих историй об отношениях, которые ломались социальными тяготами и политическими безумствами правителей и рьяных их прислужников, снятую Павлом Павликовским отличает чувство меры и личный ее характер, понятный и даже и без итогового посвящений родителям. Он не сосредотачивается на смакование очевидного негатива коммунистического периода, оставляя ему лишь рамочную функцию, только обозначая его штрихами-признаками. Все внимание режиссера отдано самой паре, тому, как двигаются мужчина и женщина сквозь время и пространство навстречу друг другу даже тогда, когда фактически отдаляются, как прорываются сквозь преграды не только те, что выстроила перед ними эпоха, но и те бастионы, которые воздвигли самостоятельно — собственные характеры. Как раз за разом выбираются «покореженными», но неизменно стремящимися друг к другу, как однажды просто не смогут больше идти, но уйдут вместе. Импозантный Томаш Кот, которого знаю по «Следу зверя» и постоянная актриса Павликовского — яркая Ионна Кулиг полностью «срослись» с персонажами. Сакральная глубина отношений без малейшего переигрывания, дешевого мелодраматизма, лаконично и фатально снята и сыграна.

Особой болезненной нитью сквозь фильм проходит тема вынужденной эмиграции и вынужденного же возврата человека обратно. Павликовский знает о чем говорит, ведь он сын эмигрантов, и сам долго находился в поиске того места на земле, где сможет реализоваться. Начав снимать за границей, он оставался мало известным неплохим режиссером, и лишь вернувшись из Англии в Польшу уже в зрелом возрасте он достиг грандиозного международного успеха — оскароносная эстетически безупречная «Ида» и вот теперь одновременно чувственная и сдержанная «Холодная война» — триумфатор Канн. Личный опыт позволяет Павликовскому знать о том, что там, в другой стране, куда стремишься, определенно лучше, спокойнее и сытнее, но приходится принять все ее ценности, даже более того, «подогнать свою правду» под ту, которую от тебя ждут, там придется забыть о своем протестном духе, там нет корней, дающих силу. Но с другой стороны, память шепчет и о том, что иногда бывает так, что там где родился, человек тоже не свой и не может таковым стать ни при каких условиях, имея желание быть и оставаться собой. А еще о том, как больно бьет подобная ситуация по чувству собственного достоинства, как вытягивает жизненные силы. Именно этот подтекст наполняет фильм индивидуальностью, а любовную историю настоящей болью. Определенно, новый успех польского кино.

Что врезалось в память? Грязь первых кадров. Фальшивая нота задавшая повествовательный тон всему фильму. Не поверив изначально, дальше лишь упрочился в своём мнении. Стоило ли режиссёру прибегать к столь сомнительному пассажу? Наверное да, ведь всё содержание наполнено одним и тем же — «Холодной войной» и здесь как говорится или пан, или пропал. Сразу, с места в карьер. Пусть ни у кого не останется сомнений какое именно кушанье приготовлено.

Два грузовика въезжают на территорию усадьбы. Помещик ликвидирован как класс. Имущество и собственность национализированы, экспроприированы. Теперь «трудовое братство» под этой крышей. Выгрузка из кузовов прямо в земляную жижу перемешанную с водой. Доски брошенные в виде настила не спасают. Да и сами приехавшие сыпятся горохом в эту серую кашу не разбирая где твердь, где мокрота. И ведь это не безмозглые дети, это юноши и девушки, которым по 20 и более. Какое то стадо изобразил автор и хочет убедить нас в искренности? Не верю. Вы сами то из кузова когда либо соскакивали? Неужели не смотрели на что будете ступать? Понятное дело, что тут марается сама личина будущих событий, режиссёрская абстракция блещет гением, но это на потребу лощёным и сытым господам, заранее прогибаясь под кошелёчный звон монеты и похлопывание по плечу — молодец-молодец, угодил, всё правильно показал в этом социалистическом питомнике.

Стыдно, братцы. Стыдно за столь дешёвую мазню.

А ведь говорят, что в Каннах после просмотра 18 минут не смолкали овации. ГОСПОДА РУКОПЛЕСКАЛИ СЕБЕ САМИМ. Никак не меньше.

Нет, я не предлагаю разворачивать полемику о преимуществах того или иного строя, жизнь сама всё расставила по местам. Но нельзя же лепить такую откровенную халтуру выдавая её за высоко художественное искусство. Возможно оно и было бы таковым, но создатель перегнул палку.

Знакомство, сближение, сцены любви вполне реалистичны, хотя излишняя холодность, граничащая с отстранённостью главного персонажа позволяет усомниться в его намерениях. Первый посыл — сначала лишь увидеться с любимой — для этого вояж из Парижа в Белград, а в конце фильма и вообще презрев возможные последствия отчаяться на нелегальный переход границы. В конце концов он не дитя — должен был понимать возможные последствия такого шага. И что же его «бросило» на Родину? Любовь к женщине, которая променяла Италию на Польшу? И только? Больше ничего? Ну, тогда это действительно была большая любовь и большая страсть. Но где она в фильме? Где она? Я хочу видеть эти сумасшедшие глаза, хочу видеть его эмоцию, его тоску, звериную страсть, корриду любви, чувства подайте сюда. Пусть персонаж выдаст их мне. Это же кино. Или ОН ЛЮБОВНИК-МОЛЧУН? СКРЯГА СГОРБИВШИЙСЯ НАД СВОИМ СЧАСТЬЕМ? А может быть не только женщина заставила его променять СВОБОДНЫЙ ПАРИЖ на ТИРАНИЧЕСКУЮ ВАРШАВУ? Может он слабак не сумевший оценить ни вольный дух Монмартра, ни красоту Елисейских полей? А Запад с его свободой дышать разве не пьянил? Вам, не кажется, уважаемый господин режиссёр, что Вы меня просто морочите. Не договариваете всего, что знаете сами, фильм то, по родословной пращуров. Может быть поизносился, поистрепался Виктор на французских хлебах, а то и вовсе перестал как шпион приносить пользу, вот и вернулся не солоно хлебавши? Нет, ни так? Тогда следовало прорисовать отчётливее сюжет, иначе как в американских блокбастерах — валят в одну кучу всё без разбора, а правду ретушируют, вымарывая, забывая о ней.

Не знаю кому как, но меня фильм разочаровал.

Да, чёрно белый монохром хорош, но этого мало.

Да, стукачество с доносительством практиковалось методично, но здесь лишь человек-волдырь пытается докучать, а роль его сведена до минимума. Он есть и его нет. Жаль, хотелось бы иметь более обширную информацию.

Пение прекрасно. Это отдушина фильма. Но опять же не кажется Вам странным, что время показывают (пытаются показать) людоедское, а пение — голоса души, завораживают? Нонсенс.

Да, нонсенс.

Как и весь фильм.

5 из 10

«Смотришь на собеседника — он распадается на некрасиво движущиеся губы, поры кожи, ненужную жестикуляцию. Слова проваливаются будто в колодец. Ты можешь поддакивать и даже вставлять реплики в разговор, но тебя здесь нет…» (с) GalinaSielence

Возвращаясь из кинотеатра после фильма Павла Павликовского «Холодная Война», почти в полночь, домой, по тёмным ноябрьским скользким улицам, полным дёргающегося фонарного света, наблюдая за облаками, которые раньше могли бы показаться или романтичными и странно обещающими какое-то, пусть и жёсткое, но реальное будущее, будоражащее кровь адреналином, а сегодня оказавшиеся просто декорациями в непостижимом страшном сне, проходя мимо католического костёла, где тайно зарыта мною вместе с Мишкой маленькая собачка, завёрнутая с дендистким тщеславным самолюбованием в майку Stussy, которая умерла от чумки, и которую не давали нам хоронить костеловские старухи, — я увидела после фильма «Холодная Война» всю тщету этого, всю тщету миллионов месс всего этого мира, бессмысленность мечтаний, «разводку» старинных, будто обещающих что-то, камней, и удушье от шарфа, — хоть рви его с себя, хоть нет, он тебя не оставит своей безнадёгой, которой «и имени даже нет», а только лейбл пафосного ТЦ.

Казалось бы, Ремарк «отменил» войну, он полностью вскрыл и её суть и её мерзкую рожу, а Нюрнбергский процесс убил и сверг в презрение фашизм, а мы чисты и свободны, но о чём же кричали мне все эти монументы с Лениным или Дворцы культуры, или сталинские нависшие страшные постройки, и о чём же мне хотелось не знать? Но оказалось, смерть не преодолена, и ничего не закончилось, потому то ничего никогда не кончается, и пока в этом мире невозможна Любовь, пока она обречена в нём на блуждание между взглядом Богородицы в обрушившемся храме и отвратительными руинами всех пропитанных кровью «Ольги Гепнаровой» или «Одиночеств в Сети» и «Когда я буду мёртвым и белым» ватерклозетов, восторжествовавших над Красотой, потому что помнят её агонию, — даже холодный и ожигающий глоток виски на ураганном ветру и миллион примирений с миром и ушедшими святыми (а все погибшие святы) в Хэллоуин, — никогда эту трагедию не отменит, потому что этот мир, как и вся наша жизнь, рушится, он декорация, и он обнажает под собой Ничто — как последние кадры этого фильма.

Когда было так, чтобы кинематограф вдруг заговорил с нами на языке нашей собственной правды, на нашем языке, не придумывая кучу смущённых ужимок? Павликовский использует очень редкий приём: как будто мир кончается, а мы подошли к самой его границе, как в книге «13 этаж», и не знаем, что там дальше? Но так это или нет, — посетив кинотеатр впервые за многие годы, потому что прекрасно всё смотрела до того в Сети, — я поняла, что мой мир, наверное, рухнул.

«Everything is Broken up and Dances».

«И они никогда не станут старше».

«Холодная Война», действительно, потрясает. В ней нет ничего лишнего и ненужной рефлексии, как в «Молодом Годаре» или «Довлатове», — если вы хотите понять эту тройку лидеров жанра, то смотрите именно её, а о них забудьте. И в ней нет ничего монументального и впечатляющего, как в фильме «Восток-Запад» почти на эту же тему, — нет, она пост-постмодернистски отодвинула их всех.

В книге (не фильме) «Одиночество в Сети» была описана такая же история любви священника и монахини, помню, как это навеки врезалось в память, о том, как их убили польские обыватели, католические ханжи, за их запретную церковью любовь, и это тоже было в 1950-х.

В фильме есть 3 момента, когда комок по-настоящему подкатывает к горлу: это волынщик в самом начале и народная песня «Два сердушка, чтери очи», которую исполняет Зула в парижском кафе, и на фоне этой святой простоты, которую украла, как дьявол ангельский дар, партийная пропаганда и превратила в совсем что-то чудовищное и помпезное, — сама любовь главных героев кажется ожившей фотографией из самого дорогого семейного альбома черно-белых лет, которого уже нет, и даже могила, куда ушли эти лица, истёрлась, но и такого покоя в духе бытового вульгарного ёрничанья «первого канала» мы не заслужили, и фильм низвергает нас в ад как в бездонную пропасть своей финальной сценой.

Чёрно-белый фон, музыка, тени, — всё это кажется не романтикой Ремарка или нуарных визионерских прозрений, — а всё это является, наверное, тарантеллой, — и таков фильм, — с самого начала, с волынщика, и до конца, когда тарантелла превратится в вашу личную сарабанду ноябрьского бесвкусного ветра, или смущение и сожаление здания католической церкви, которая не спасает, или цветов, которые потеряли аромат и стали страшнее искусственных, или бессмысленных декораций у вас дома, потому что холодная война всё ещё холоднее льда, и она не окончена, она продолжается в душе каждого из нас.

»… Этот поцелуй был как инициация. Они устраивали свидания почти по всей Польше. Чем дальше от Люблина и Кракова, тем лучше. За руки они держались, только когда оказывались одни. На людях они прикасались друг к другу лишь украдкой и на мгновение…

… Настоятельница монастыря кармелиток в Люблине узнала о романе сестры Анастазии из анонимки, посланной офицером Службы безопасности, который давно уже пас брата Анджея. Поездки в Рим, визиты экуменических групп из США, контакты с прицерковной молодежью…

… Однажды сестра Анастазия исчезла. В тот день кто-то вывел из монастырского гаража машину. Сестра Анастазия поехала на ней в Ченстохову. На обратном пути на прямом сухом отрезке шоссе она выехала на встречную полосу. Прямо под огромный датский рефрижератор. Следов торможения не было. Анастазия умерла на месте…» («Одиночество в Сети»)

Этот фильм смотрят люди, родившееся во время окончания политической Холодной Войны, родившиеся под Пинк Флойд на руинах всех берлинских «стен» мира, и они будут смотреть его в тех же кинотеатрах, где их родители проходили своё нравственное становление, или убивая раба внутри себя, или освобождая свои бесовские торгашеские и сексуальные инстинкты, уничтожали жаждой наживы всё то, что оставалось от СССР лучшего. И дети и тех, и других сегодня вынуждены заново проходить своё нравственное становление, и им не на что опираться. Учителей нет, но есть вечный ноябрь, вечная зима, вечное одиночество в сети на обледенелых улицах городов, где с лихвой все мы вкусили свою сиротскую долю.

Мне попался и ещё один фильм, — он о том, как ирландские обыватели убивают во время Второй мировой английского лётчика на глазах его невесты, а её кладут за эту любовь в психиатрическую больницу. «Скрижали судьбы» с Руни Мара.

10 из 10

Ностальгия — чувство удивительное. Ведь даже при разговоре про годы сложные и тяжелые, все невзгоды отступают на второй план, пропуская вперёд светлую тоску и приятные воспоминания. Видимо, таковы свойства памяти человека. И прекрасным отражением этой закономерности оказался новый фильм Павла Павликовского.

Польский режиссёр с интересной судьбой успел снять несколько документальных фильмов (среди них даже фильм про Жириновского), поработать в разных странах, но в итоге вернулся к своим истокам и обрёл популярность. В 2013 году Павликовский выпустил «Иду», которая собрала приличный список номинаций и даже получила Оскар за «Лучший фильм на иностранном языке». Новый его фильм (несмотря на свою внешнюю интернациональность) ещё более польский.

Перед нами предстаёт история любви Виктора и Зулы на фоне послевоенного периода холодной войны. Она — участница народного ансамбля, он — музыкант и его художественный руководитель. Их чувства переживут разлуку, политику, эмиграцию, музыку и саму жизнь. Временной отрезок автором был выбран неслучайно. Конечно, все политические и общественные события — это лишь фон, но важна символичность. Отношения двух героев тоже проходят через холодную войну: когда друг без друга никак, но и вместе невозможно.

Сложные хитросплетения чувств — это не самое интересное в фильме. Поражает его эстетическая выдержанность. Режиссёр не зря снял его в ч/б. Помимо очевидного погружения в эпоху, он добился эффекта отстранённости и зрительного совершенства. Каждый кадр в фильме как картина, главная героиня из версии молодой Прокловой превращается в Монику Витти, а потом и Клаудию Кардинале. По своей эстетической принадлежности фильм абсолютно не современен. Он откуда-то из времен итальянского неореализма и визуального совершенства. Поэтому, наверное, некоторые критики решили обвинить Павликовского в этом. Нельзя снимать такое возвышенное кино, когда реальность требует правдивости и жёсткости. Но история двух героев может существовать только в этих исторических и кинематографических обстоятельствах.

«Холодная война» — редкий фильм, которому удаётся полностью выполнить главное предназначение киноискусства, — погрузить зрителя в удивительный и волшебный мир, который может существовать только на киноплёнке. И хоть автор и достигает этого эффекта самыми простыми приемами, но изредка такие путешествия необходимы.

8 из 10

Данный фильм был крайне тепло был принят в Каннах, а также его создатель Павел Павликовский был удостоен награды «лучший режиссёр» там же. Что же так порадовало зрителей?

Фильм до безумия красив. Оператор Лукаш Зал представляет нам много всего и побольше. Сначала атмосферные кадры социалистической Польши, грязной, но самобытной и строгой. Потом Париж и Италия, где кипит светская (и не только) жизнь. Также немного даже Югославии. И каждый кадр — совершенен. Начиная хоровыми пениями в маленьком польском ДК, продолжая парижскими клубами, заканчивая прогулкой по Сене. Герои даже просто сидеть в отеле умудряются красива. Настолько прекрасна постановка кадра и локации. А чёрно-белая съёмка придаёт ощущение приятной винтажности.

Красива здесь не только съёмка. Польский фолк — это очень здорово. Уж не знаю, насколько это сложно, но создать хор с оркестром, который поёт польские народные песни, со всеми аранжировками и прочими атрибутами успешных коллективов дорогого стоит. Композиции можны, чувственны, просто прекрасны. Как и другие, западные песни, знакомые широкому зрителю, присутствующие в фильме. Бонусом идёт исполнение полячкой песни «Сердце» из советского фильма «Весёлые ребята».

Что можно сказать об истории? Она красива, она разбивает сердце, она же его и лечит. «Химические реакции» между героями не поддаются сомнениям, несмотря на то, что, согласно сюжету, своих чувств выражать они не имеют права. В представленной паре соединяется как нечто польское, «народное», открытое, так и парижское, холодное, расчётливое. Каждое очередное расставание героев или жертва воспринимается зрителем очень болезненно. В отношениях героев создатели превосходно передают трагедию той эпохи. Когда человеческие чувства опускались до уровня «мелочей жизни».

Актёры. Томаш Кот отлично вжился в образ мужчины, имеющего чувства к женщине, но не имеющий права их показывать, особенно на глазах у «важных людей». Иоанна Кулиг также сыграла на самом высоком уровне. Польский характер её героини, попытки хоть как-то контактировать с любимым человеком, зная, что «так не положено», всё отыграно блестяще.

В «Холодной войне» Павликовский делится с нами чем-то личным. И делает это максимально красиво, чувственно и проницательно.

10 из 10

P.S. Некоторые рецензенты и критики видят в картине клюкву. Я же не заметил её проявлений вообще.

История вечной любви на фоне времён. Звучит, несомненно, красиво. Два человека, что не могут друг без друга, но которых вместе жизнь никак не может оставить. Из-за обстоятельств внешних или природы человеческой внутренней — это не сильно важно. Поскольку любой зритель у экрана, погрузившись в чёрно-белый мир, будет жить надеждой единения двух влюблённых. Именно эту надежду должен возродить автор в сердцах смотрящих, а как поступить с этой надеждой дальше — уже его дело.

Для Павликовского, осознающего истину звучания и демонстрации возвышенных эмоций со всей неподдельностью, важнее всего вечная природа самого чувства любви на фоне остального, от того можно легко упустить происходящие где-то между смены одного времени и мышления на совсем другие. Начинаясь от попыток восстановить народный единый дух, продолжая культом личности с его пропагандой, а после ознаменованием его завершения, существующее вокруг в итоге заканчивается проникновением уже совсем чуждых, новых настроений мира без железного занавеса. И преподносит эти изменения Павликовский, наверно, самым захватывающим образом из возможных — с помощью музыки. Один народный мотив в исполнении главной героини Зули сменяется другим, а под конец захватывает зажигательным и танцевальным третьим. Великолепная девушка удивительной красоты по имени Иоанна Кулиг, равнодушным к которой остаться будет на протяжении просмотра трудно не только Виктору, но и зрителю пред экраном, с заворажительным голосом будет менять образы на сцене, но всегда оставаться собой, той мечтательной, боязливой и любящей девушкой. Как и тем же будет оставаться её возлюбленный. Ведь среди череды перемен лишь мотив сердца, которому не хочется покоя, будет постоянен. Будут меняться мелодии вокруг, как и мир с окружающими людьми, будут меняться жизни и города, но сердце, которому хочется любить, останется прежним. Оно, несмотря на все преграды, будет притягивать тех, кто почему-то отдалился, но кому суждено быть вместе. Именно то самое сердце, наполненное вечным и светлым чувством, будет поддерживать жизнь и вновь дарить волшебное ощущение счастья, когда два любящих воссоединяться вновь. Искренний в сердечном порыве Павликовский проводит своих героев через то самое пятнадцатилетие перемен, убеждая зрителя в существовании персонажей лишь только друг для друга. Героев, которым, кажется, быть вместе мешает вовсе не этот трансформирующийся мир, а они сами со своими страхами, непониманием и всеми существующими эмоциями. От первого взгляда до первого расставания, от воссоединения до очередной ссоры, от новой жизни к старым чувствам. Как бы герои не старались, но уйти от своих чувств никак не получается. Из-за них они обречены возвращаться друг к другу, чтобы вновь попытаться остаться вместе. Эпизод за эпизодом лаконичный Павликовский будет демонстрировать всю сложность чувств Зули и Виктора, готовых на самые решительные и громкие поступки ради друг друга. Пускай и воспринимаются они также тихо и плавно, как и вся лента.

Немногословность Павликовского как рассказчика проявляется, пожалуй, не только в способе ведения повествования, но и существует даже в картинке, лишённой привычных широких рамок. И Павел не отступает от выбранного стиля, как делал, например, в «Мамочке» Долан, используя выбранное разрешение как способ для демонстрации перемены внутреннего состояния. У Павликовского это не к чему. Его история вполне классического духа времён прошлого кинематографа, что эстетично существует в своих чёрно-белых ограничениях, с одной стороны, а с другой — история, напоминающая большой классический ремарковский роман о любви, движимой через года. Словно перелистывая страницы книги, зритель движется вперёд через отдельные эпизоды жизни, не представляя или же боясь представлять возможный исход. Визуальная эстетика каждого кадра захватывает, а совмещаясь с народной музыкой под спектром эмоций не оставляет в стороне. Павликовский приятно сдержан в своей манере и не переходит на крик или даже на обычный тон. Его история — приятный шёпот, плавный и чувственный, удивляющий своей простотой. Всё будет меняться, но в итоге сойдётся там, где и началось. Сердце объединит людей, приписанных друг к другу судьбой. Осталось лишь выбрать сторону, где ощущение единства двух сердец будет навсегда.

И вот, когда по ощущениям, кажется, настал момент чего-то большего, Павликовский заканчивает рассказываемую короткую историю, ставя точку в своей истинной трагедии любви. Но, как и во многих историях подобного духа, кажется, что подобное было неминуемо. Его история, тихая и красивая, хоть и лишена лишних слов, но по первой думе вызывает ощущения недосказанности слов нужных. Возможно, рассказ был излишне лаконичен, а от того не дал прочувствовать каждое событие по-настоящему. Ему не хватает какого-то нерва, чтобы мощный эмоциональный удар смог поразить всю аудиторию, откликнувшись и в их головах. Однако, вспоминая после, уже кажется, что всё необходимое Павликовский сказал. Всё необходимое для своих героев он уже создал. Просто, наверно, аудитория совсем не готова к уготовленному им. Когда нескончаемая красота на экране в своём мирном течении вдруг внезапно заканчивается подобной нотой, не хочется признавать, что это конец. Не потому что он плох, вовсе нет. Потому что он слишком подходит всему роману, великолепно завершая сложную и объёмную историю одного большого и великого чувства двух созданных друг для друга людей. Обида здесь лишь в том, что Павликовский сделал всё, как надо, не щадя зрителя у экрана, когда хотелось бы ещё побольше и немного иначе. Но, к сожалению, у «Холодной войны» всё именно так, как и должно быть. От этого и печаль на душе сильнее. Но, несмотря на грусть, конечно, радостно, что главную мысль ленте закрепить с лёгкостью удалось. На фоне городов и войн сквозь ослепительно яркую чёрно-белую гамму важнее всего видится то самое сердце и чувство, тянущееся и держащее рядом всегда. С печалью и скупой слезой остаётся лишь сказать полной красоты и искренности правду, забывать о которой явно не стоит ни тогда, ни сейчас:

Сердце, как хорошо, что ты такое.

Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить.