Рецензии

Последний на данный момент фильм Шванкмайера, на первый взгляд, не сообщает зрителю ничего нового: мы видели отмороженные девиации и по забористей в его «Конспираторах наслаждений», социальную критику под маской сюрреалистической притчи в «Алисе» и «Фаусте», ироничную рефлексию об истоках психоанализа в «Пережить самого себя» и, конечно, безудержные анимационные эксперименты под соусом тотального пессимизма и мизантропии в его лучших короткометражках.

Однако, в «Насекомых» обнажена сама режиссерская кухня Шванкмайера, его обаятельно старомодное хенд-мейд искусство в эпоху 3Д анимации и компьютерных спецэффектов выглядит клинически аномальным и при этом точно регистрирующим шизофрению как состояние постмодернистской культуры. Жиль Делез и Феликс Гваттари в своей философской дилогии «Капитализм и шизофрения» писали о том, что диссоциированное, расколотое сознание одержимо образами и символами копошащихся множеств: насекомых, птиц, неодушевленных предметов.

Неспособность шизофреника соединить разрозненные части своего мировосприятия в некое подобие целого (в отличие от параноика, который только этим и занимается) приводит к тому, что он воспринимает самого себя как коллаж, микс несвязанных частей. Также и современная культура, обвинившая любую целостность в тоталитарной тирании, представляет собой атомизированное множество практик и дискурсов, которым запрещено претендовать на истинность и место объединяющей культуру идеи.

В «Насекомых» мы видим не столько разрушение границ между искусством и жизнью и их взаимопроникновение (тут и искусства как такового нет – лишь жалкая самодеятельность), сколько клинический диагноз частному и общественному сознанию, которые захватили копошащиеся множества образов и символов. Конечно, при желании можно разграничить воображаемое и реальное в фильме, но граница между ними зыбка, а это и есть признак психоза – неспособность понять, где внешнее, а где внутреннее.

Герои галлюцинируют, отказываясь служить тиранической воле театрального режиссера (почти аллегорический аналог феллиниевской «Репетиции оркестра»), но парадокс в том, что по Делезу и Гваттари, тиранической паранойи фашистского целого можно противопоставить лишь хаос машин желания. Шванкмайер, судя по использованию в фильме крупных планов предметов и частей тела, знаком с понятием «частичного объекта», который по мысли авторов «Капитализма и шизофрении» подключается к другому такому же объекту, чтобы производить потоки желания.

Сексуализированная геронтофилия, каннибализм, паника перед неподконтрольными множествами, спонтанное насилие и прочие девиации и фобии нужны режиссеру «Насекомых», чтобы показать тупик, в котором оказалось посттоталитарное квазидемократическое общество, легитимировавшее маргинальные практики и стили жизни, легализовавшее перверсии во имя своеобразно понятой справедливости и оказавшегося в плену у извращений.

«Насекомые» - конечно, не такой радикальный проект, как «Конспираторы наслаждений», но более социально заостренный (несмотря на свой камерный формат), чем «Алиса» и «Фауст». Безусловно, короткометражные ленты Шванкмайера – непревзойденная вершина его творчества: они радикальны, экспериментальны и при этом максимально концептуально прозрачны (возьмем, к примеру «Квартиру», «Пикник с Вайсманом» или «Смерть сталинизма в Богемии», не говоря уже о «Еде»).

Полнометражные картины чешского мастера выдыхаются где-то на середине, в них не хватает метафорической плотности, концептуальной сжатости, лаконизма. И «Насекомые» - не исключение. Фобии и фрустрации Шванкмайера, заставляющие его из года в год снимать в одинаковой манере безудержного имморализма, конечно, социального свойства (документальные съемки процесса работы над фильмом показывают, что он социализирован и психически здоров).

Если в короткометражках 60-80-х его интересовало сопротивление тоталитарной паранойе, то в полном метре (а работать в нем он стал только в конце 80-х, что символично) его интересуют болезни посттоталитарного мира, который освободившись от тирании метанарративов все больше регрессирует к новой первобытной культуре (не даром литературовед Вячеслав Курицын так назвал постмодернизм), примитивизируя и сексуализируя все на свете.

«Насекомые» показывают, что болен не режиссер, хотя его метафоры порой агрессивны и отвратительны, а мир, не его личное, а общественное сознание, которое теперь окончательно захвачено бессознательным, инстинктами, страстями. Разум в этом мире – в отпуске. Заслуга кинематографа Шванкмайера в целом и «Насекомых» в частности - в том, что он не останавливается на разоблачении коммунистических и фашистских дискурсов, но идет дальше, прозревая тупиковость фукуямовского постиисторизма и шизофренизации культуры.

И дело вовсе не в том, что мы, как Грегор Замза, превращаемся в насекомых, занятых рутинным делом выживания, лишенных дара разума и горних полетов в неизведанное, а в том, говорит в «Насекомых» Шванкмайер, что мы настолько переусложнили культуру интертекстуальностью, настолько сделали ее изощренной и извращенной, что теперь регрессируем на ее ранние стадии развития, то есть в первобытные времена. И этому деградирующему движению уже вряд ли есть альтернативы.

Актёры некого погорелого театра забились поставить на сцене известную пьесу «Из жизни насекомых». Уж не знаю, как они там договаривались, но налицо полная несогласованность. Как бы режиссёр пеной ни исходил, текст дома мало кто читал, некоторые опаздывают на репетицию, кого протащили на сцену по знакомству с улицы, кто-то дрыхнет без конца, а на кого-то в процессе постоянно нападают галлюцинации. Тем не менее, по мере продвижения кустарной постановки вся труппа начинает ассимилироваться со своими ролями навозников, сверчков, личинок и прочих видных представителей.

Почтенного возраста чешский сюрреалист Ян Шванкмайер изначально задумывал 'Насекомых' по мотивам известной мизантропической пьесы братьев Чапеков, аллегорически отобразившей людские пороки и предсказавшей недалёкое будущее, в виде простенькой постановки для кукольного театра. Но в процессе сценарий вырос в нечто более абсурдное, сложно уловимое и подчинённое координатам Шванкмайера.

По крайней мере, когда первое впечатление от привычного авторского эксцентричного потока сознания проходит, ощущаются параллели с его «Уроком Фауста». Главные герои здесь оказываются так же ведомы и, попадая на сцену, срастаются со своими персонажами, жизнь которых, если по браткам Чапекам, всего лишь барахтание в куче грязи, иголок и травы, с мнимым чувством важности собственных интересов. Сочувствия по этому поводу нет, правда, никакого, потому как типчики у Шванкмайера в фильме настолько беспомощные собрались, что ассоциации с их ролями жуков приходят сильно раньше, нежели в книжке братьев-чехов.

Только вот в этот раз «насмешка воображения», которую чешский режиссёр озвучивает в прологе, всё же оборачивается против него. Не в меру тошный (помимо полчищ всяких жуков, навоза и блевотины, не менее доставляют и нарочито ужасные актёрские выкрутасы) и в меру угарный, но заковыристый сюр приобретает дополнительную тяжесть за счёт регулярного скрещивания экранизируемого с изнанкой экрана, то есть съёмочным процессом «Насекомого», демонстрацией Шванкмайером собственного метода работы и скучной болтовней актёров, рассказывающих о своих сновидениях (возможно, отсылка к 'Пережить свою жизнь: Теория и практика').

5 из 10

В своеобразном эпилоге старик Шванкмайер в ироничной манере предупреждает, что сценарий фильма по мотивам пьесы братьев Чапек 1930-х годов был создан им в едином порыве воображения, без моральных и политических привязок к какому-либо контексту, что всё действо здесь происходит лишь во славу Бога Абсурда. Однако сам фильм демонстрирует совершенно обратное. Абсурду ведь тоже требуется какое-то оправдание, например, эстетическое. Казалось бы с фантазией чешского мастера анимации тут проблем быть не должно. Но все полтора часа фильм в скучной, безвкусной манере отчаянно старается быть хитрее самого себя, но получаются лишь устаревшие игрушки в постмодерн с двойным дном, которые бы были интересны лет 20-30 назад, но не сегодня. За нарочитой экспериментальностью и непрофессионализмом этого 'театра абсурда' нет никакого даже запланированного абсурда, лишь пустая и вторичная постановка, неспособная привлечь ни внешне, ни содержательно.

И всё это очень печально, особенно учитывая что на протяжении 2000-х Шванкмайер еще ни разу не промахивался, были все основания ожидать новой порции кукольной вакханалии и лобызаний ползающих тут и там мясных ошмётков на фоне мрачновато-сказочных сюжетов с забавной фрейдистско-юнгианской подоплёкой. Но к сожалению чешский аниматор на старости лет вдруг увлёкся лишь какими-то мертвыми букашками.