Рецензии

'Садись, Матиас, - два!' 'Но почему, мсье Арто?.. Я же всё верно прочитал...' 'Прочитал верно, но пора уже фразы не по слогам произносить, а крюотический театр отличать от подросткового онанизма на театральной сцене'. 'Так ведь я не крю... не крю-о..., не крю-оти-ес..-чес-кий театр обижал...' 'Да какой там у тебя вообще театр!?..'

'Такой же плохонький, как и фильм о нем' - был бы честный ответ.

Подобный воображаемый диалог режиссера с Антоненом Арто появляется в сознании после просмотра 'Драмы'. Конечно сложно сказать, как бы отреагировал на фильм Лиры сам Арто (если бы вообще стал с ним разговаривать), но поскольку призрак безумного француза пригвожден к 'Драме' эпиграфом из его высказываний о пути актера к 'театру жестокости', возникает предположение, что режиссер всё-таки пытался провести спиритический сеанс по вызову духа маэстро. Только вот как это частенько бывает на подобных мероприятиях, стол крутили без участия потусторонних сил, то есть просто коленями. Может со стороны это и не сразу бросается в глаза, но даже не заглядывая под несчастный столик, по ходу развития сюжета неестественные дерганья участников опыта становятся настолько очевидны, что хочется включить свет и погасить экран. Потому что далеко не всем нравится, когда их обманывают.

'Трое детей, думающих, что жизнь это театр' - вторая часть слогана к фильму являет собой верное определение нашей жизни, но в целом дает не вполне верную характеристику главных героев. Правильнее было бы сказать так: трое детей, думающих, что в жизни недостаточно театра. Кроме этого существует еще четвертый (он же первый) ребенок в сем дурном спектакле - собственно сам режиссер, думавший, очевидно, что снимает серьезную драму. Но увлечение детей недетской игрой известно к чему приводит. Вот и сам Лира порвал все струны на своей игрушечной пластмассовой лире, пытаясь спеть нам балладу о печальных последствиях детских шалостей. Детям, тем не менее, многое прощают. Но стоит ли прощать гадкую проделку (читайте 'гадкую подделку') великовозрастному ребенку - это уже совсем другой вопрос.

'У тебя слишком большой'. 'Нет, у тебя слишком маленькая' - этот отрывок из диалога главных героев был бы всё же лучшим слоганом к фильму: и звучит более интригующе, и правдиво намекает на слишком большой порыв главных героев стать незаурядными актерами при слишком маленькой для этого одаренности, а кроме этого сообщает подобное и о самом режиссере - апломб велик, но фантазия для реализации художественного проекта слишком узкая.

На самом деле не нужно быть актером, чтобы понимать, что жизнь - это театр. В котором показывают 'танец реальности' - пусть внешне такой же ирреальный как у гениального соотечественника Лиры, но по своей сути куда более реалистичный, чем надуманные кривляния не взрослеющих детей, которые режиссер пытается выдать за реалии нелегкой жизни начинающих актеров. И если автор хотел сказать о том, что актеру драматического театра прежде всего нужно познать свою душу в образе исполняемого персонажа, то не стоило заменять работу с начинающими дарованиями банальным разыгрыванием надрывных сцен с их участием и последующей демонстрацией халтурных эмоций на их лицах. Так что проходящая через весь фильм понятная аллегория со стрельбой из детского пластмассового пистолета, намекающая на искусственность создаваемых героями драматических ситуаций, становится аллегорией соответствия фильма лишь проекту драмы, но не собственно драме.

Несмотря на потуги режиссера придать фильму некоторую 'артхаусность', в целом его художественное решение остается совершенно заурядным. Вся оригинальность в постановке конкретных сцен не простирается дальше 'не слишком большого', и в своей безуспешной попытке удивить зрителя писающими мальчиками и блевотными поцелуями со звоном накрывается 'не слишком маленькой'. А вот музыкальное оформление приятно радует своей исключительной сдержанностью. Но сопливая песенка в заключительной части фильма сводит на нет все высокие задумки режиссера сконцентрировать зрителя на драматической сути происходящего без музыкальных стимуляторов и отсылает его к подростковой мелодраме о перипетиях любви.

'Где другие предлагают образы, я не претендую на большее, чем показать свою душу' - гласит эпиграф к фильму. Составляя из этого высказывания Арто некролог к творению молодого чилийца, можно констатировать: там, где режиссер пытался показать души героев, увы, остались одни мутные образы. Может быть речь шла о детях, не способных понять суть театра Арто, но в итоге получился фильм, которым режиссер расписался в том, что не может правдиво поставить обычную драму.

Этот фильм с рваным, дерганным, каким-то обдолбанным столь любимым героем Матео кокаином монтажом выбивает из колеи, как собственно и заведовал г-н Арто. Такой же эффект производят инсценировки внутри фильма, - маленькие театральные зарисовки, которые в качестве своеобразного домашнего задания показывают герои. Еще и отсюда их, героев, многослойность. Они путают и нас, и себя самих, - где они настоящие, а где задание для театральной школы? Где маска, а где чувства? но проблема их как личностей и заслуга как актеров авангардного театра в том, что маска поглотила личность, а стремление к неправильному к неаристотелевскому катарсису, к катарсису без сострадания, стало главной подсознательной мотивацией.

Этот чилийский фильм получился бы на сто процентов европейским, если бы режиссер смог до конца выдержать изначально взятую модель повествования и отказаться от психологичной истории, сделать картину как манифест, картину как идею. Но история, влияющая на формирование личности все же появилась и это немного сбило все впечатление от авангардного, где-то языческого, где-то французского середины века театра, где постановки иногда действительно очень похожи на «Кровяной фонтан» Арто.

Но в любом случае, «Драма» получилась достаточно сильным зрелищем, где каждый, ну или почти каждый кадр кричит о том, что в эстетике театра жестокости и близкого к нему театра абсурда можно разыграть и Шекспира, и саму жизнь. Вопрос только в том, стоит ли.

Непримиримая с классическими стандартами школы актёрского мастерства, система Антонена Арто приводит грезящих искусством перевоплощения начинающих лицедеев в состояние близкое к саморазрушению, на камерной сцене театрального кружка превращает творческий акт в пытку души и тела, до селе блуждавших в поиске объекта эмоционального копирования, чтоб воссоздать пережитые эпизоды своей и чужой жизни, удовлетворив, тем самым, амбиции по отношению к мнимым соперникам в гонке первенства.

То ли прибывая в состоянии неведения, в силу отсутствия опыта знакомства с трудами ни раз упоминаемого в фильме модерниста, то ли в надежде на практическое применение постулат основателя концепции 'крюотического театра' в условиях чуждых для их реализации, режиссёр предпринимает весьма спорный эксперимент, предлагая зрителю оценить степень искренности актёрского ансамбля, изобразившего или, более подходящее слово, играющего в сценические метаморфозы по системе Арто.

Раскрепощённые и свободные от пут комплексов, трое друзей развлекаются авантюрными злоключениями на улицах ночного города, приносят в жертву самореализации свой моральный облик, каждой новой дозой адреналина удовлетворяя голод к правде подлинных чувств. Мечты обнажить перед публикой огранённый распутным образом жизни талант приводят к постепенно прогрессирующей эрозии личности, безвозвратно ассимилируя молодых и дерзких актёров в скандальные роли.

Распалив своих марионеток огнём вожделения и страсти, режиссёр не находит объяснения вызывающему поведению оных, предлагая зрителю ответить самому, почему для восхождения на Олимп совершенства герои пошли по наклонной, вместо того, чтоб искать истину в литературных изваяниях всё того же Арто, определённо не имеющего отношения к сдержанно провокационным сценам подростковых шалостей, ровно как и притворству актёрской труппы фильма.

В связи с тем, что исчерпать себя самостоятельно основной сюжетной линии не удаётся, ибо сценарий предполагает стремящийся к бесконечности событийный ряд, Матиас Лира тревожит воспоминания одного из участников артистического триумвирата, абсолютно неуместные в контексте изложенной автором истории, но ставящие точку там, где грозились быть многоточия.

Прошлое преследует Матео, поднимает из глубин памяти образ некогда исчезнувшей матери, примы провинциального театра, сопоставляемой режиссёром для пущего драматизма с нынешней пассией юного мажора, подстрекает открыть правду загадочной смерти одной, чтоб возвести на пьедестал напускной гениальности потенциальную звезду латиноамериканских опер, с лёгкой руки Лира перепутавшую понятие катарсис по Аристотелю с сексуальной оргией времён почтения Диониса.

В театральных студиях всегда учились люди особого образа мышления – артисты, как начинающие, так и прирожденные. Матео, Анхель и Мария молоды, красивы и сексуально раскрепощены. Пока слава только в перспективе, каждый из них ставит амбициозную цель стать лучшим в магии перевоплощения. Профессор студии выбирает для их обучения совершенно нетрадиционную методу, а именно теоретические измышления Антонена Арто: так называемый «крюотический театр» или «театр жестокости». В практическом срезе, методика предполагает воссоздание на сцене ситуаций из реальной жизни, вторичное их осмысление и проживание. Причем ситуации должны быть экстремальные, ибо только в таких условиях актер сможет обнажиться перед зрителем полностью, испытать катарсис сам и заразить им зрителя. Фактически, профессор толкает молодых людей на полную опасностей улицу, откуда требуется принести частичку жизни и оформить ее как мистерию. Матео, Анхель и Мария, проникнувшись этими идеями, начинают методично уничтожать собственные личности, вконец теряя ориентиры, и стирая грань между сценой и жизнью.

Матиас Лира предлагает зрителю достаточно сложный для восприятия фильм, хотя бы потому, что теория крюотического театра не входит в обязательную программу культурного просвещения. Желательно, ознакомиться с ней заранее, потому что «Драма» - это одновременно и самодостаточная история из жизни «трех детей, который думают, что жизнь это театр», и экранизированная модель трансформации личности под воздействием опасной методики Арто.

Кстати, о самом Антонене Арто следует сказать пару слов. Это знаменитый французский актер, драматург и писатель, стоявший у истоков сюрреализма, столь же значимый для современного искусства как де Сад, Жорж Батай и Кокто. Отличало этого человека пожизненное лечение в психиатрических диспансерах. Несмотря на постоянно преследующие его галлюцинации, приступы жестокости и мрачные периоды депрессии, врачи констатировали, что могучий интеллект этого человека функционирует нормально. Все это и обуславливало экзотические взгляды Арто на театр. Под знаменем подобного настроений проходит и весь фильм Матиаса Лиры

Достаточно интересно, как сам режиссер относится к «крюотическому театру», так как «Драма», кажется, дает ему довольно скептическую оценку. Структурно фильм представляет собой разрозненные сюжеты из реальной жизни героев, и воплощение этих сюжетов на сцене. Лира достигает цели в стирании границ между театром и улицей, и размыванием границ личности, выводя на первый план не столько провокационную визуальную составляющую фильма, сколько трагично психологическую. Не каждый способен уничтожить свою личность полностью, как того требует «театр жестокости». Кто-то в дионисийском шабаше раскроет своё истинное лицо, другой спрячется за всеми возможными масками, так и не нащупав это самое «что-то», и единственный, кто достигнет вершины крюотического искусства и превратит себя в «иероглиф», рискует быть умервщленным этим опытом, не в силах его пережить.

Мало того, что «Драма» несет в себе сложную теоретическую конструкцию и выполнена в красивом, но мрачном «артхаусном» стиле, так еще и страной-производителем оказывается Чили, очень нечастый гость даже на международных кинофестивалях. И все же, если вам попадется этот фильм, обязательно посмотрите, быть может, о Матиасе Лира мы однажды еще услышим, как об очередной латиноамериканской звезде. Потенциал у него, мне кажется, есть.